— Послушай, но ведь пять лет тому назад, когда мать твоя тебя бросила, тебе было восемь лет, ты был взрослым пацаном. Неужели они поверили тебе, что ты не знаешь своего имени и фамилии?
— Имя-то мое. Но вот фамилию я свою говорить не стал. Это я, наверное, сам виноват, что меня сделали Рыжовым.
— Ну а мне-то ты можешь сказать свою настоящую фамилию?
— А ты еще не понял? — и тут Соломон как-то очень странно посмотрел на Сергея.
— Если честно, то нет… Откуда…
— Ладно, сейчас еще одну вещицу покажу, ту, которую мне удалось сохранить.
И он достал из кармана рубашки, которую еще ни разу не снимал за все то время, что они с Сергеем были знакомы, носовой платок.
— Смотри внимательно… Минут пять. А потом скажешь, договорились?
Он встал и подошел к окну. А Сергей, разложив голубой платок из тонкой ткани на коленях, стал ее пристально рассматривать, как если бы пытался и там найти какие-то почти невидимые узоры или знаки. Но знак был только один. Это был вышитый шелковыми нитками готический вензель — буква «В». Это все (кроме грязных пятен, разумеется), что было особенным на этом платке. О чем он и сказал тотчас Соломону.
— Правильно. И такие вот метки были на всей моей одежде. Вот и спрашивается, зачем было вокруг старой детской одежды, каких-то там подштаников и рубашки устраивать такой ажиотаж?
— Ты имеешь в виду Альбину? — догадался Сергей.
— Конечно! Зачем ей было прятать от меня эти вещи, а потом еще красть медальон?… Хотя с медальоном все, в принципе, понятно — золото как-никак.
— Мне кажется, я начинаю понимать тебя. Думаешь, кому-то было важно, чтобы ты забыл свою настоящую фамилию?
— Ну конечно! А эти вещи с метками семьи Бауэр… — тут он резко замолчал, прервав себя на полуслове. — Вот черт, проболтался…
— Ты — Бауэр? Это твоя настоящая фамилия?
— Да. Но ты должен хранить это в тайне. У меня впереди еще вся жизнь, и я сам должен решать, как мне относиться к своей матери. Понимаешь, Альбина постоянно твердит, что моя мать приходила в интернат и даже видела меня, но не захотела брать. Я не верю ей, и ты не должен верить. Если бы ты знал только, какая у меня мать…
В это время раздался тихий скрип, и дверь в комнату отворилась, впуская белую тоненькую фигурку с распущенными волосами.
— Мальчики, это я, не бойтесь, это не привидение…
Маша подошла к торшеру так, чтобы ее было хорошо видно, после чего села на постели и повернула голову в сторону Соломона:
— Можете меня презирать, но я подслушала весь ваш разговор.
Она выдержала паузу, ожидая услышать в свой адрес пару-тройку неприятных характеристик. Но не услышала.