Это был словно сам Томас, каким тот был двадцать пять лет назад, с длинными, заплетающимися ногами, вечно ступавшими не туда, куда надо, с серьезными, круглыми синими глазами. «Джени, – говорил он ей тогда, едва сдерживая дрожь, – Джени». Но сейчас рядом с ней стоял на коленях сгорбленный, болезненный пожилой человек и поверх очков вглядывался в молитвенник, а на том месте, где он стоял тогда, – их взрослый сын, которого она когда-то качала на руках.
Сквозь пелену глупых слез она смотрела на Сэмюэля и видела не сильного, гордого жениха, а широкую дорогу за Плинскими полями и бегущего к ней маленького плачущего мальчика в разорванной курточке.
Почему Поузи выбрала для венчания именно этот псалом? Джанет пела вместе со всеми и за окном видела кладбище с неухоженными надгробьями, поросшее высокой травой…
Уносит нас река времен —
Его, тебя, меня.
Мы все уйдем, как должен сон
Уйти с приходом дня.
Не сознавая иронии этих слов, Сэмюэль и Поузи пели перед алтарем, они держались за руки, и мысли их были полны надежд и ожиданий. Спокойная любящая пара, которой не познать ни божественной страсти, ни глубин великого горя, и Джанет всем сердцем благословляла их.
Тем временем и остальные дети становились взрослыми.
Мэри продолжала жить с родителями и даже не помышляла о замужестве, тогда как Герберт, вдохновленный примером старшего брата, стал ухаживать за кузиной Поузи, Элси Хоскет. Однако обвенчаться они могли не раньше 1858 года, когда Герберту исполнится двадцать один.
Филипп из рассыльного в фирме Хогга и Вильямса уже поднялся до клерка. Он был по-прежнему тих и незаметен, все так же много работал, и собратья-клерки если и не любили, то уважали его.
Джозеф подолгу отсутствовал, и Джанет была рада, что рядом с ней есть существо, которое по складу мыслей хоть немного похоже на него. Лиззи была веселой, жизнерадостной девушкой, далеко не глупой, но для ее возраста в ней сохранилось еще много детского.
Со временем у Сэмюэля и Поузи, к их великой гордости, родились дочери-близнецы; их назвали Мэри и Мартой. Держа своих первых внучек на руках и размышляя о том, что ждет их в будущем, Джанет переживала странные, непривычные чувства. Как изменится Плин к тому времени, когда эти малютки станут старухами? Много ли любви, много ли страданий выпадет на их долю? Что-то подсказывало ей, что их жизнь будет спокойной и безоблачной и что все у них будет хорошо.
На темной голове Джанет по-прежнему не было ни одного седого волоса, ни одна морщинка не легла на ее лицо, но постоянные отъезды Джозефа давали о себе знать, и, хоть ей не было и пятидесяти, постоянное нервное напряжение сказалось на ее здоровье, пульс мало-помалу слабел, сердце износилось и устало, хотя сама она этого еще не знала. Поднимаясь по холму к скалам, она часто чувствовала головокружение, и ей приходилось останавливаться на полпути; она недоумевала, отчего у нее стучит в висках и почему ей так трудно дышать. Врач, внимательно выслушав ее сердце, покачал бы головой, озабоченно нахмурился и прописал бы какое-нибудь успокоительное лекарство, хоть оно и не могло ее вылечить. Но Джанет Кумбе не любила врачей и не верила им, а потому не имела ни малейшего представления о том, что месяц за месяцем становится все слабее, что ее сердце слишком утомилось от жизни и любое сильное потрясение – будь то радость или горе – будет для нее концом.