— «Может ли Шпилька умереть, когда у нее есть такой удобный предмет для уколов, как синьор Бенедикт?» — подала свою реплику Джина, стараясь не обращать внимания на покалывание в руке.
Чудо из чудес, Эсма ухитрилась вовлечь ее сердитого будущего мужа в разговор.
— Почему ты нарочно злишь Себастьяна? — прошипела Джина.
— Забыла свою роль? — с непочтительной ухмылкой ответил Кэм. — В театре суфлеры назначают штраф, если актер не выучил свою роль. — Его взгляд явно говорил о том, какое наказание он имел в виду.
— Слава Богу, на память я отнюдь не жалуюсь, — отрезала Джина. — «Сама любезность должна превратиться в Шпильку в вашем присутствии».
— «Тогда любезность станет оборотнем», — парировал Бенедикт-Кэм. — И кстати, я оказал тебе услугу, отвлекая сторожевого пса, которого ты называешь своим будущим мужем.
— Вздор, ты играешь его чувствами так же, как другими важными вещами. Ты когда-нибудь бываешь серьезным, Кэм?
— «Но одно верно: в меня влюблены все дамы, за исключением вас одной».
Джина выдернула у него свою руку, которой он незаметно завладел и теперь гладил каждый палец.
— Вряд ли тебя вообще что-либо заботит. Ты всего лишь птица небесная, как говаривала моя старая няня.
Выражение опрометчивой соблазнительности исчезло с лица Кэма.
— «Я ни одной не люблю», — сказал он.
— В этом ты весь, — процедила сквозь зубы Джина. — Я тебя оскорбляю, а тебе это нипочем, ты шутишь в ответ.
— Но у меня такая роль, — запротестовал он. — Бенедикт говорит, что он никого не любит.
Джина заглянула в свой текст.
— «Какое счастье для женщин: иначе им пришлось бы терпеть убийственного поклонника».
— Твоя пылкость здесь совершенно не требуется.
— Почему нет? Это вполне правдиво. Ты — Бенедикт во плоти. Ты никого не любишь, возможно, за исключением своей греческой Венеры.
— Да, я люблю Мариссу. Она страстная, нежная женщина. — Кэм не стал упоминать, что страсть Мариссы припасена для ее мужа.
— Как восхитительно, — проворковала Джина. — Я выйду замуж за Себастьяна. — Она послала дерзкую улыбку в его сторону. — А ты сможешь вернуться к своей удобной богине.
Кэм удовлетворенно отметил, что Боннингтон занят весьма жарким спором с леди Роулингс.
— Я бы не назвал ее просто удобной, — сказал он, прогоняя воспоминание о своем пустом доме в Греции. — Марисса настолько сердечная особа, что, кажется, наполняет весь дом смехом. Почему ты не продолжаешь строку насчет твоей холодной крови?
— «Благодарю Бога и мою холодную кровь, — процедила Джина, сдерживая раздражение. — Для меня приятнее слушать, как моя собака лает на ворон, чем как мужчина клянется мне в любви».