– Заткнись! – допитая бутылка полетела в телевизор. Раздался хлопок и треск. По погасшему экрану, как огромные черви, расползались рваные швы…
– Ты обещал не бросать меня, Антон! Почему ты не взял меня с собой?! На кой хрен мне твои миллионы?! Я хотела быть в белом! Ослепительно-белом…
Упав в перевернутую постель, как в разрытую могилу, она дала, наконец, волю своему отчаянию. Одна в пустом доме. Долго рыдала, выкрикивая то признания, то проклятия, пока не забылась в тяжелом одурманивающем сне. А потом ей пригрезилось, что она тоже умерла. И им с Антоном больше нечего бояться. Они соединились вновь и занимались любовью на острове таком малюсеньком, что кругом одна вода, а они одни на крохотном клочке суши. И их то и дело захлестывают прозрачные, как платья Монтана, волны.
Несколько вечеров спустя Ада сидела в небольшом уютном зальчике одного из негромких московских ресторанов, где свечи на столиках, тихая музыка, игра света и тени. Ей нравилось здесь бывать, никакой помпезности, громких имен и ярких красок. Можно было посидеть с бокалом «Кампари» и подумать обо всем.
О неожиданном примирении с матерью. До полного взаимопонимания еще далеко, но первый шаг уже сделан. А худой мир, как водится, лучше доброй ссоры.
О Борисе. Сколько она ни убеждала себя, что их встреча – мимолетный «курортный» роман, но когда его самолет резво побежал по взлетной полосе, замер, а затем неуклюже взмыл ввысь, Аде показалось вдруг, что он уносит в дальнюю страну частичку ее неуспокоенной, блуждающей в поисках своей формулы счастья, души.
О Марине. Ей было по-настоящему больно за подругу. После похорон Марина словно отгородилась ото всех невидимой, но толстой, как стекло в аэропорту, стеной. Она не выходила на работу (Тому впору было увозить на «Скорой»), отказывалась от всяческих контактов, разговоров, помощи: «Простите, но я должна пережить это сама.» Ада испугалась, что подругу может постичь Юлькина участь, но Марина по телефону отрезала: «Не волнуйтесь за меня. Я уже большая девочка. К тому же у меня слишком много дел ЗДЕСЬ.»
– Прошу прощения, – прервал ее раздумья официант, – но вам прислали вот это. – Он водрузил на столик ведерко с торчавшим горлышком бутылки Шампанского.
– От кого? – изумилась Ада, оглядываясь.
– От меня!
Ада осеклась и застыла, словно в детской игре: «Живая фигура, замри…» К ее столику, улыбаясь, как Чеширский кот, приближался господин, чье, исполненного праведного гнева лицо, с подписанным под ним лозунгами типа: «Очистим Россию от жидов!» основательно намозолило не столько давно все московские газеты. Причем, некоторые из них были готовы посадить митингующего господина едва ли на третьим к Минину и Пожарскому.