Эдинбург
Февраль 1746 года
Тихая и элегантная улица Бельмонт-Крессент располагалась в богатом квартале в южной части большого города. Местность тут была слегка холмистая, поэтому почти в любой день из окон, выходящих на запад, можно было любоваться на Эдинбургский замок. В этот день холодный пронизывающий ветер гнал по мостовой опавшую листву и трепал черные ленты траурного венка, прикрепленного к двери дома номер 6, третьего с краю на восточной стороне. Открылась дверь, и человек с медицинским саквояжем спустился по ступенькам крыльца к ожидавшей его карете. Он казался хмурым и озабоченным. Точно такое же выражение было написано на лице высокого, но сгорбленного мужчины, остановившегося в дверях. Не обращая внимания на ледяной ветер, он попрощался с доктором и проводил взглядом отъехавшую карету.
Когда карета скрылась из виду, высокий мужчина вошел обратно в дом, тяжелым шагом, словно его сапоги были подбиты свинцом, пересек облицованный изразцами холл и поднялся по лестнице, грузно опираясь на перила. На верхней площадке он остановился, молча глядя на закрытую дверь в конце коридора. Морщины на его загрубевшем лице углубились от беспокойства, он беспомощным жестом провел рукой по длинным седым волосам. Женщина средних лет тихо вышла из-за заветной двери и заторопилась, увидев его на другом конце темного коридора.
– Мистер Иннес, – заговорила женщина взволнованным, но приглушенным голосом, – что сказал доктор?
Иннес устало прислонился плечом к стене, оклеенной веселыми обоями, и безнадежно покачал головой.
– Ничего хорошего, Мэри. Он говорит, что она последует за матерью еще до прихода весны, если не возьмет себя в руки.
– Боже упаси! – воскликнула женщина. – Но я ничуть не удивляюсь. Вы только взгляните на поднос, что она отослала обратно. Почти не притронулась! И вот так уже чуть ли не три недели!
– Доктор говорит, что ее рана зажила и только горе мешает ей поправиться. Эх, кабы она так не отощала, я бы, кажется, задал ей хорошую трепку, да как погляжу на эти комариные мощи, так духу-то и не хватает. Но я, ей-Богу, решусь: видеть не могу, что она с собой вытворяет!