– Думаешь, я ничего не понимаю? – многозначительно вскинула брови Натали. – Еще как понимаю! Сейчас все твои мысли крутятся вокруг него: возможно, вовсе ничего и не было, а если и было, то его измену можно чем-то объяснить, а если и объяснить нечем, то, наверное, ты сама виновата, а значит, должна его простить один раз: в конце концов, мальчик оступился и больше он не будет. Все я знаю, дорогая. Но все это лишь фантазии. Ты зациклена на своем будущем бывшем муже, потому что тешишься надеждой хоть каким-нибудь способом вернуть связывавшую вас страсть.
Энджи отвернулась. Возможно, мать и попала в яблочко, но не снайперская точность определений сейчас нужна ее дочери. Натали подалась вперед, пытаясь заглянуть в глаза Энджи. Но та упорно смотрела в сторону.
– Тебе кажется, солнышко, – гораздо мягче произнесла Натали, – что пережить такое человек не в силах. Ты в западне, откуда нет выхода, а значит, жизнь твоя закончена. Посмотри на меня! И поверь: любовь – это пагубное пристрастие, как наркомания или алкоголизм. Она лишь питает иллюзии, отрезая от реальной жизни, от настоящей любви – любви к другу, богу, животным… даже к мужчине, если уж на то пошло. То, что ты называешь любовью, обрекает тебя на поклонение фальшивому идолу, которого ты же сама и придумала, в честь которого сама же и воздвигла храм. Ты прожила с ним какой-то год, Энджи. Всего ничего, можно сказать. Тебе двадцать восемь, ты еще молода. Позже, если захочешь, у тебя обязательно появится мужчина. Добрый, хороший. Твой. – В голосе матери вновь зазвенела сталь: – По крайней мере, непохожий на Брэда Питта!
Энджи встала из-за столика и потянулась за сумочкой.
Общение с матерью добавило унылой тоски, но, как ни странно, высушило слезы.
– Ты плохо выглядишь. – Натали озабоченно посмотрела на дочь. – Переночуй у меня, если хочешь. Я поставлю раскладушку – держу ее на тот случай, когда в Центре все места заняты.
Энджи с трудом сдержала дрожь отвращения. Перспектива провести ночь в этом подобии квартиры, на ложе страданий, превратила отцовский кожаный диван и лепнину потолка чуть ли не в декорации сцены из райской жизни.
– Нет. – Она мотнула головой. – Спасибо, мам. Я в порядке.
Энджи удалось выдавить из себя бледное подобие улыбки, после чего она набросила пальто и попрощалась.
Джада и Мишель собирались встретиться у пиццерии на Пост-роуд, но незадолго до назначенного времени Мишель перезвонила и сказала, что ей нужно ехать за Фрэнком. Так что Джаде пришлось везти детей к себе самостоятельно. Подъехав к самому крыльцу своего дома, она выскочила из машины и распахнула заднюю дверцу для Дженны. Та послушно выползла – именно выползла, двигаясь медленно и осторожно, словно ночь в приюте превратила одиннадцатилетнюю девочку в дряхлую старуху. Но Дженна, слава богу, хоть как-то двигалась. Фрэнки же, похоже, парализовало; его кошмар последних суток превратил в каменную – или, скорее, ледяную – статую. Подняв малыша с сиденья, Джада была поражена его тяжестью. Ну сколько может весить ребенок? Килограммов пятнадцать не больше; но недвижное, будто мертвое, тельце оттягивало руки, как мешок с цементом.