Стелла поставила миску на пол, и тут же наступила тишина, как в церкви, когда все пропели «Аминь!» и сели слушать проповедь. Коты ткнулись мордочками в молоко и принялись поглощать его в молчаливом восторге. Стелла, поглаживая стоявшего рядом Ходжа по спине, стояла и глядела на них. Котов звали Седрах, Мисах и Авденаго. Израненные в многочисленных сражениях, они являли печальное зрелище. Стелла дала им имена, как и всей остальной животине в Викаборо, черпая вдохновение из своего любимого Ветхого Завета.
Седрах был черный кот, с отгрызенным кончиком хвоста. Мисах — рыжий, с оторванным ухом, а Авденаго — тоже черный, но с пятном под подбородком, которому полагалось быть белым, но как ни старался бедолага дотянуться до этого места язычком и вылизать его, все попытки не удавались, и пятно оставалось какого-то непонятного оттенка. Кот всегда так старался до него дотянуться, что навсегда скривил шею. «Были бы они все домашними котами, — участливо думала Стелла. — За что же выпала им такая доля — жить на улице, драться с крысами и ходить грязными и израненными? Кошки не для того предназначены, чтобы жить на улице и охотиться на крыс, они предназначены жить в доме и ловить мышей. Это несправедливо. Она всегда будет делать для них все, что в ее силах, но все равно это несправедливо».
2
Левая ладонь Стеллы вдруг почувствовала что-то странное и непонятное, какое-то покалывание, наполнившее ее ужасом. Шерсть на спине у Ходжа встала дыбом. Он громко, утробно зарычал. Стелла покосилась на пса. Он поднял голову и уставился на оконце высоко в стене, над яслями. То было одно из окошек, выходивших наружу, сквозь которые проникал лунный свет. И вот лунный свет закрыла мужская голова, появившаяся в квадрате оконца, как картина в раме. Стелла с ужасающей отчетливостью увидела худое лицо, изможденное, грязное. От парализующего страха все помутилось у нее перед глазами, и секунду она ничего не различала, хотя по-прежнему слышала грозное рычание Ходжа и чувствовала под рукой его вздыбленную шерсть. Но Стелла не закричала — ведь она была храбрая девочка. Она стояла, вся сжавшись, не шевелясь, и пытаясь справиться с охватившим ее ужасом. Наконец туман рассеялся, и темное лицо снова возникло у нее перед глазами. И вдруг она догадалась, что это за приведение.
— Бони! — прошептала Стелла.
Значит, пришел-таки. Французы наконец высадились. Она росла под постоянным страхом вторжения, неизменно омрачавшего ее счастливую жизнь на ферме. Пролив — единственный барьер, отделявший Англию от врагов, был всего в нескольких милях от них. Сколько Стелла себя помнила, каждый раз, идя в церковь, она видела пики и копья, которые хранились там в боевой готовности на случай вторжения. Она наблюдала, как упражняются в обращении с ним мужчины, в их числе и отец Спригг, и не раз слышала истории о наводивших ужас отрядах вербовщиков во флот или в армию. Из окон фермерской усадьбы был виден холм, на котором стоял маяк, и там наготове всегда был сложен гигантский костер, который зажгут, когда появятся французы, — и высокое пламя оповестит о несчастии весь край. Там всегда сидел человек, который наблюдал за морем.