— Вы моя самая настоящая мама, — как-то раз сказала она матушке Спригг, и никогда, ни единым словом и ни единым взглядом не даст понять ей, что хоть в чем-то была несчастна со своей приемной матерью. Тем не менее, в эту секунду девочке не хватало рук ее настоящей матери.
Узнав о смерти своей матери, Стелла так и не смогла окончательно прийти в себя. Инстинктивно она понимала, что этот ужас теперь навсегда останется в ее воображении, бывшем одновременно ее благословением и ее проклятием.
Девочка лежала в кровати, дрожа от холода и усталости, и смотрела на лунный свет, на освещенное звездами небо. Пот струился по ее телу и впитывался в ночную рубашку, как будто у Стеллы была лихорадка. Она пыталась закрыть глаза, но не смогла — веки, казалось, налились свинцом и не могли двинуться. Стелла была своей собственной матерью, умирающей в ледяной воде и отчаянно пытающейся спасти своего ребенка. Она была Захарией, голодным и худым, чьи ноги были обернуты пятнистыми от крови лохмотьями. Девочка была ими обоими, приходящими из неведомой тьмы и снова уходящими в нее.
Но, думала девочка, это приносит немного пользы. Она могла быть ими только между одной тьмой и другой. Она не могла уйти в темноту за окном, потому что ничего не знала о ней. И Стелла горько пожалела о своем незнании, так как хотя быть любимыми существами было очень страшно, не быть ими было еще страшней.
Стелла опять начала плакать, совсем беззвучно — крохотные слезинки появлялись в уголках ее глаз, катились по щекам, оставляя позади себя блестящие следы, и капали на подушку. Даниил и коты вызывали у девочки сочувствие, но не больше, потому что хотя их положение и могло быть гораздо лучше, оно не было безнадежно плохим, но сейчас ее сострадание вышло из своих обычных границ и захлестнуло мир, как прорвавшая дамбу вода. У Стеллы появилось такое чувство, как будто из нее вытекала кровь ее жизни.
«Это нужно остановить, — подумал Ходж. — Иначе она просто умрет».
Он знал о чувствах маленькой хозяйки абсолютно все — прикосновение дрожащих пальцев к его голове передало их. Поэтому он запрыгнул на кровать (чего раньше не делал никогда), втиснулся между девочкой и стеной и улегся, уткнувшись холодным носом в розовое Стеллино ухо… На нос его упала слеза, и Ходж раздраженно чихнул… Неожиданно Стелла начала смеяться — это был странный смех, прерываемый нервными всхлипываниями, но все же это был смех. Кровь, лившаяся из раны, на мгновение была остановлена.
Ходж был смешным — теплым, мягким и смешным. Девочка перевернулась на другой бок и обняла пса. Ее веки, которые так долго не хотели закрываться, вздрогнули и сомкнулись, и вскоре она спокойно заснула.