Вокруг, слава Богу, было множество людей и другого рода. На одного симулянта, поговаривал доктор, приходится пятьдесят несущих свою боль, как флаг, а на одного скрягу приходится дюжина человек, каждый из которых готов отдать последний пенни. Но доктору Крэйну особенно нравилось общаться с людьми молодыми и широко раскрывать их умы и сердца первым пришедшим на ум способом.
Он впервые встретился со Стеллой, когда та была совсем крохой, и стал придавать ее сознанию определенную форму со всей возможной скоростью, пытаясь сделать это до того, как обыденность окончательно поглотит девочку. Но он старался как можно реже касаться ее души, потому что понимал, что Стелла была рождена с сострадающим сердцем. И доктор Крэйн считал, что к нему нужно подходить с бальзамом, а не с молотком.
Стелла с Солом подъехали к воротам дома доктора. Даниил запрыгал вокруг Бесс, а затем побежал вверх по мощеной дорожке между кустов лаванды и розмарина, чтобы открыть дверь. Перед дверью девочка догнала его, остановилась и схватила пса за ошейник.
— Ну, давай, заходи же, — нетерпеливо крикнул доктор изнутри, — не топчись на месте. Если ты считаешь, что твой ум получил уже достаточно знаний, чтобы позволить себе топтаться на пороге образования, то так и скажи, и я больше не буду попусту тратить на тебя время, но если…
— Со мной Даниил, — прервала его Стелла, боявшаяся доктора ничуть не больше, чем отца Спригга, потому что, если гнев первого был столь же освежающим, как юго-западный ветер, то раздражение второго давало ничуть не меньше сил, чем один из его многочисленных тоников. — Я не знаю, что мне с ним делать.
— И что же заставило тебя притащить этого зверя на урок по смерти Сократа?
— Мне пришлось. Я обещала.
Стелла провела Даниила по тщательно вычищенным плитам маленького темного зала и открыла дверь в кабинет доктора Крэйна. Он запирал дверь только в самую плохую погоду, с его страстью к гостеприимству могла соперничать только его страсть к свежему воздуху. Рабочий кабинет был таким же чистым, как и зал, но, к счастью, не был таким же темным и пустынным.
Пол здесь был выложен каменными плитами, а стены полностью закрывали ряды книг. В центре кабинета стоял старый стол из испанского ореха, а по обе стороны от него — красивые стулья, украшенные резьбой. На стуле, предназначавшемся для Стеллы, было сразу две подушки. Ученики, пациенты и все, кто приходил к доктору Крэйну, чтобы проконсультироваться насчет своих проблем, садились на этот стул, и пока они изливали свои печали в успокаивающую глубину его понимающего молчания, доктор рассматривал их лица в мягком свете, проникавшем в комнату через полупрозрачные занавески на окне, и узнавал гораздо больше от теней вокруг их глаз и от игры их лица, чем из их сбивчивого рассказа, состоявшего из не менее сбивчивых слов.