– Ты не прав. Могу. Легко могу. Может быть, когда-нибудь я так и сделаю.
Однако не было никакого смысла продолжать этот разговор, поэтому Морис весело сказал:
– Сейчас ты должен подняться и посмотреть детей, или я о них начну беспокоиться. Алессандра целый день учится произносить твое имя, и я должен представить тебя ей, прежде чем она забудет его.
* * *
В Двенадцатую ночь[21] обменивались традиционными подарками, и Карелли ждал своей очереди вручить подарок маленькой Диане. Он не пропустил ни одного рынка во Фландрии в поисках подходящей вещи и теперь наблюдал, как девочка разворачивает красную шелковую коробку. Карелли так волновался, словно выбирал подарок для повелительницы. Это было ожерелье из плоских серебряных звеньев, покрытых эмалью глубокого голубого цвета, с четким узором из цветов в середине каждого звена. Она разглядывала ожерелье так долго, что Карелли подумал, что он, должно быть, совершил роковую ошибку. Затем Диана посмотрела на него. Она не улыбнулась, но подарила ему сияющий взгляд голубых глаз, который проник до самого его сердца.
– Наденьте его на меня, милорд граф, – сказала Диана, вставая и поворачиваясь к нему спиной.
Ему пришлось опуститься на колени, чтобы выполнить ее просьбу, и когда он надел ожерелье, он поцеловал ее нежную шею около затылка. Девочка повернулась со смущенным видом, который она быстро сменила на насмешливую ярость.
– Вы позволяете вольности, сэр, – крикнула она.
Карелли умудрился сохранить спокойное лицо, хотя его удивило и тронуло, как этот семилетний ребенок копирует знатных дам.
– Прошу вашего прощения, герцогиня. Вы должны простить меня, ибо именно ваша красота покорила меня.
Она сразу же улыбнулась улыбкой ребенка и протянула ему руку.
– Я вас прощаю.
– В таком случае я осмелюсь просить о милости. Не откажетесь ли вы спеть для меня?
Герцог, наблюдавший за ними в кресле у камина, рассмеялся и захлопал в ладоши.
– Вы нашли путь к ее сердцу, милорд! Она готовила для вас песню с тех пор, как только мы узнали, что вы собираетесь приехать. Да, да, спой для нас, cara[22].
– Морис, вы должны аккомпанировать мне, – властно объявила Диана, занимая свою позицию рядом с клавесином, и Морис услужливо скользнул на место и стал ждать ее кивка. Песня была восхитительной, в голос Дианы – чистый и звонкий. Но больше всего Карелли поразил ее вид. Он знал, что никогда этого не забудет. Она стояла прямо и гордо, руки сжаты как раз у талии, голова откинулась немного назад, а пламя свечей превращало ее рыжеватые волосы в чистое золото.
Закончив петь, она повернулась к Карелли с нетерпением, опять по-детски, и спросила: