Он не должен был посещать ее, пока не найдет средств, чтобы взять на содержание. Сюзетт надоело ждать, и она пугала его тем, что скоро найдет себе другого покровителя, а этого Николас допустить не мог.
Сюзетт должна принадлежать ему! Должна! Он не примет других вариантов.
Сквозь щелку в двери Николас видел, как актриса расхаживает по гримерке. Огненно-рыжие волосы ниже пояса, стройные ноги, обтянутые ярким трико, туфельки на высоких каблуках…
Она туго зашнуровала корсет, и роскошная грудь буквально выпирала из него. Пока Николас подглядывал, Сюзетт распускала шнуровку, и когда ожидание стало невыносимым, дернула за шнурки и сорвала корсет.
С обнажившейся грудью актриса потянулась и выгнулась. Нежные холмы покачивались и шевелились, когда она двигала плечами. Сюзетт взяла полотенце и круговыми движениями начала растирать руки, шею, грудь.
Вожделение Николаса взмыло на невиданную высоту, и он просто не мог согласиться с мыслью, что эта женщина не станет его. За двадцать восемь лет жизни он отлично научился добиваться того, чего хотел, хоть честными способами, хоть грязными, и только Сюзетт сумела выскользнуть из его хватки. Слишком дорого стоило ее содержание.
В тысячный раз Николас проклял свой жребий. Он совершил ужасный грех – родился вторым, чем сильно понизил свое положение. Кроме того, ходили слухи о неверности матери.
Николас ничем не походил на Алекса. Алекс был очень похож на отца – темноволосый, голубоглазый, высокий и подтянутый. Николас был светловолосым, кареглазым и коренастым.
Отец болезненно относился к этому отсутствию сходства, и наследство Николасу досталось мизерное – птичья ферма под названием Нью-Хейвен. Он владел только этой отвратительной собственностью, но дохода от нее едва хватало, чтобы покрыть расходы на одежду, не говоря уже о собственном доме или экипаже. Николасу приходилось постоянно выпрашивать деньги у Алекса.
И что ему делать? Как купить благосклонность Сюзетт? Она настолько овладела всеми его помыслами, что он всерьез начал опасаться за свой рассудок. Актриса была как опасная болезнь, которую невозможно исцелить.
Она повернулась лицом к двери, зачерпнула из баночки крем и начала втирать в соски. Крохотные, как у мальчика, бутончики еще сильнее сжались, когда на них нанесли холодный крем.
Сюзетт сжимала и щипала, и это возбудило Николаса сверх всякой меры. Он не будет околачиваться в коридоре, как проситель, не будет молить о разрешении войти.
Николас ворвался в дверь. Сюзетт вздрогнула и нахмурилась:
– Ник, mon ami, зачем ты здесь? Я велела тебе больше не приходить.