— Я тоже несу с собой мех…
Я сказал:
— И у тебя в нем не молоко, но ты обещал не угощать ярла своим напитком.
Бернард сказал:
— Если тебя разденут догола, тебе придется умереть голым.
Сверрир сказал:
— Ярл не труслив, но мне надо убедиться, что я не трусливее его.
Я сказал:
— Все, кому следует, Сверрир, знают о твоем бесстрашии. Нести оружие, которое не собираешься пустить в ход, значит отягощать себя ненужной ношей.
Бернард сказал:
— Высокомерие не всегда бывает заметно людям, но оно хорошо видно Богу. В твоей игре со смертью, Сверрир, есть нечто, что ставит тебя выше ярла, но ниже конунга.
Сверрир сказал:
— Вы оба любите слова и не прикрываете их никакой дымкой. Я благодарен вам за добрый совет, но умно ли я поступлю, если последую ему?
Бернард сказал:
— Добрый совет — не тяжелая ноша, горькое питье куда тяжелее.
Я сказал:
— Но смерть будет еще тяжелее.
Сверрир сказал:
— Многие несут такую же ношу и не согласны отказаться от нее. Моя жизнь — это моя жизнь, больше мне нечего нести.
Я сказал:
— Высокомерие может сделать человека сильным, а ты и так не слаб.
Бернард сказал:
— Свою смерть ты можешь нести, если хочешь, но понимаешь ли ты, что несешь и нашу?
Сверрир сказал:
— Никто не имеет права презирать великое испытание, которому жизнь подвергает мужчину, особенно, если тот, кто его презирает, не так смел, как он.
Я сказал:
— Сын оружейника может, конечно, рисковать и своей жизнью и жизнью других, даже если в этом нет надобности. Но сын конунга, Сверрир, имеет право требовать, чтобы его люди приняли смерть, только когда он к этому вынужден.
Сверрир сказал:
— Сын я конунга или нет, во мне есть сила конунга, если не его кровь. Конунг должен иметь право испытывать смелость своих людей, а также и собственную смелость.
Бернард сказал:
— Конунг должен иметь мужество признать собственную смелость, и не подвергая ее испытанию. В стране норвежцев много подходящих болот и озер, и в любом из них хватит места для твоего пузыря с ядом.
Сверрир сказал:
— Но здесь вокруг люди, и если я сейчас отвяжу свой пузырь и вылью его содержимое, это непременно заметят. Многие способны удивляться увиденному и сообщать о том, что видели.
Бернард сказал:
— Мне тоже надо опустошить пузырь, но я не могу его отвязать.
Мы отлили из своих пузырей, как это делают мужчины, Сверрир стоял между нами, он вытащил из-под одежды небольшой пузырь, развязал его и вылил содержимое.
— Если я сейчас проявил трусость, я отнесусь к этому как храбрый человек, — сказал он. — Теперь мой пузырь пуст, как голова дружинника, и менее опасен, чем она. Спрячь его, Аудун, и лучше бы больше не наполнять его, хотя нужда может заставить сделать и это.