До Рождества оставалось три дня. Слуги уже украсили холл ветками остролиста и омелы. Это занятие привело их в игривое расположение духа и сопровождалось смешками и хихиканьем. Я своими глазами видела, как обычно чопорный Уильям обнял Мэри-Джейн и наградил ее звонким поцелуем. Мэри-Джейн приняла это с добродушной снисходительностью, как неотъемлемую часть рождественского веселья.
Я наконец получила ответ от отца. Каждый день, гуляя по саду, я посматривала, не появится ли почтальон, и вот мои ожидания были вознаграждены.
Конверт был надписан знакомым отцовским почерком. С отчаянно бьющимся сердцем я поспешила в свою комнату и, заперев из предосторожности двери, вскрыла письмо.
«Дорогая Кэтрин, – читала я. – Твое письмо удивило и огорчило меня. Понимаю твои чувства, поэтому спешу прежде всего заверить тебя, что Кэтрин Кордер, которая находится в Ворствистле, – не твоя мать, хотя и моя жена.
Я намеревался открыть тебе правду после твоей свадьбы, однако не решился это сделать, не посоветовавшись с братом, ибо все это имеет к нему самое непосредственное отношение.
Мы с женой очень любили друг друга, на втором году брака у нас родилась дочь, которую мы назвали Кэтрин. Но это была не ты. Моя жена обожала нашу дочь и не расставалась с ней ни на минуту. Почти все свое время она проводила в детской, хотя у нас, разумеется, была няня – женщина опытная, с хорошими рекомендациями, заботливая и исполнительная, когда не находилась под пагубным воздействием джина.
Однажды, возвращаясь из гостей в туманный день, мы с женой заблудились на пустоши и пришли домой на два часа позже, чем рассчитывали. Нас ожидал страшный удар. Воспользовавшись нашим отсутствием, нянька предалась своей страсти к спиртному, а потом решила искупать ребенка и опустила его в ванну с кипятком. Нам оставалось утешаться тем, что смерть бедняжки была почти мгновенной.
Дорогая моя Кэтрин, ты сама скоро станешь матерью, и тебе легко представить горе, охватившее мою несчастную жену. Она не могла себе простить, что оставила ребенка на попечение няньки. Я разделял ее отчаяние, но шло время, моя скорбь утихала, ее же становилась все острее. Она продолжала оплакивать нашу дочь и винить себя в ее смерти, она металась по дому, то рыдая, то смеясь. Ее состояние начало меня беспокоить, хотя тогда я еще не подозревал, какие последствия для нее будет иметь потеря ребенка.
Я пытался утешить ее, говоря, что у нас будут еще дети, но это не помогало, требовалось более сильное средство. И тогда у твоего дяди Дика возникла идея.
Я знаю, как ты привязана к дяде Дику, как много значит для тебя его любовь. Это вполне естественно, Кэтрин, ведь вас соединяют более тесные узы, чем ты думаешь. Он – твой отец.