– Надо немедленно пойти к господину графу и сказать, что не могу даже помыслить о том, чтобы принять его.
Я пыталась взять себя в руки и предстать перед ним с видом суровым и неприступным, но не могла избавиться от мысли, что он приходил в мою комнату – или присылал кого-нибудь, чтобы забрать изрезанное черное платье, а потом отправил в Париж заказ: сшить платье такого же размера.
Боже, какая я глупая! Что же со мной будет дальше? Мне нужно скорее увидеть его, чтобы без промедления вернуть подарок.
Я спустилась в библиотеку. Может быть, он ожидал увидеть меня, ибо должен был уже знать о прибытии коробки с платьем. Как будто ему было какое-нибудь дело до того, когда оно прибудет! Граф просто решил, что мне необходимо новое платье в качестве компенсации за испорченное, а потом и думать об этом забыл.
Он оказался в библиотеке.
– Я должна поговорить с вами, – сказала я и, как всегда, когда находилась в смущении, вела себя несколько воинственно.
– Садитесь, пожалуйста, мадемуазель Лоусон. Вы чем-то взволнованы.
Я сразу была сбита с толку, потому что совершенно не собиралась показывать ему своего истинного состояния, в котором сама не могла толком разобраться. Мне совсем было не свойственно волноваться из-за каких-то тряпок.
– Совсем нет, – возразила я. – Я просто пришла поблагодарить вас за то, что вы приказали прислать мне новое платье взамен старого, и сказать вам, что не могу принять его.
– Так, значит, оно прибыло? Оно вам не годится, не подходит?
– Я... я не примеряла. Но не было никакой необходимости посылать за новым платьем.
– Простите, что возражаю вам, но считаю, что была.
– Вы ошибаетесь. Это было уже очень старое платье. А новое... э-э-э...
– Вижу, оно вам не понравилось.
– Не в этом дело. – И опять в моем голосе прозвучала некоторая жесткость, вызвавшая у него улыбку.
– Да? А в чем же тогда?
– В том, что я даже не допускаю мысли оставить его у себя.
– А почему?
– Потому что в этом нет необходимости.
– Мадемуазель Лоусон, будьте откровенны и лучше скажите, что не считаете возможным принять от меня... предмет одежды... Вы это имеете в виду?
– Нет, совсем нет, это меня как раз не волнует.
Он снова сделал рукой этот сугубо французский жест, который мог означать все, что угодно: «Не знаю. Я просто не могу себе представить, как можно угадать то, о чем вы можете думать. Я всего лишь хотел найти причину: почему бы вам не принять замену тому, что было испорчено».
– Но это же платье!
– А чем платье отличается от каких-либо других предметов?
– Это же сугубо личная вещь.
– Ах вот что! Сугубо личная! Если бы я испортил один из ваших растворов, вы бы разрешили мне восполнить потерю? Или это просто потому, что платье... нечто, что вы будете надевать... нечто очень интимное, скажем так?