– Ну вот, готово, – удовлетворенно улыбнулась вдруг Джил. Затем обошла кровать и поправила капельницу.
– Как вы думаете, он еще долго будет реагировать на окружающее? – спросила я.
– Трудно сказать, – ответила она и принялась раздвигать жалюзи. – Только помните, что слух уходит последним.
Джил удалилась, а я беззвучно возносила просьбу небесам, чтобы Майкл как можно быстрее забыл наш недавний с Нормой разговор.
Свекровь посмотрела на часы, засунула вязание в сумку, встала, взглянула на сына, опустила жалюзи и объявила, что она уходит. Вскоре придет ее муж, он будет дежурить после обеда.
– Но мы оба будем здесь после ужина, – продолжала она.
Я все поняла. Как больно было это видеть. Двое стариков: один просто с достоинством сидит, другая – с достоинством вяжет. И оба ждут, просто ждут – и наблюдают, как умирает их сын.
– Я еще увижу тебя сегодня? – осведомилась Норма.
– Вероятно, я уже уеду домой, – ответила я. – Но я вернусь.
Норма устало пожала плечами. А затем сделала то, что было бы немыслимо для прежней моей свекрови. Она крепко обняла меня. Так, что ее сумка сильно шлепнула меня по спине.
– Ты очень помогла нам, – только и сказала она, разжимая объятья, и быстро покинула палату.
А мы с Майклом остались, наконец, одни. Вернее сказать, я осталась одна. Трудно сказать, где был тогда Майкл.
Мы держались за руки. Вернее, мне приходилось держать его руку в своей. Спустя некоторое время он начал нежно гладить мою ладонь большим пальцем.
– Можно мне поцеловать тебя?
Он слегка кивнул. Только чуть-чуть подвинул голову. Дыхание его было несвежим и горьким, но рот все еще хранил мягкость и тепло, знакомое мне до боли. И губы, все еще были губы моего Майкла.
Теперь его глаза открылись. Казалось, он ничего не видит. Я еще раз осторожно сжала его руку. Его палец начал двигаться быстрее. И я заговорила...
– Милый, я знаю, что ты не можешь сейчас говорить со мной, и мне не следовало бы сейчас тревожить тебя словами о том... о том, что тебе надо уходить. Пришло время нам разлучиться, я знаю. Мне очень тяжело, – я уже почти давилась слезами, – тяжело, потому что я люблю тебя. И снова тебя теряю. Я не хочу, чтобы это выглядело как мое последнее напутствие тебе, но, милый, пожалуйста, не бойся, не бойся, пожалуйста... – ничтожные слова застревали у меня в горле. – Ох, Майкл, только потому, что ты не веришь, совсем нельзя судить, насколько ты прав...
Глаза его были закрыты. Я видела, как он слаб. Но он все-таки нашел в себе силы поднести к своим губам мою руку, словно для поцелуя.
Я упала ему на грудь и прошептала: