Речь идет, разумеется, о той самой революции, которая, по словам самих ее вожаков, породила французскую нацию. И здесь мы должны помнить, что Меровинги не были собственно «французскими королями». Они становились именно християнскими государями вне зависимости от расположения их царства, царями священной земли, Roma mobilis, причем хронологически еще до формирования полноценной симфонии Церкви и Царства в Византии. Как писал Р. В. Багдасаров, «Слияние эллинского самосознания с римской государственностью и духовным чином Израиля произошло в VII в. при императоре Ираклии, когда после присоединения Персии (629) он возвратил христианам отвоеванный Святой Крест и частично восстановил территорию, подвластную Александру. Это всколыхнуло греческий патриотизм. Наследники Ираклия стали носить эллинский титул „василевс“ вместо латинского „император“, однако подданных продолжали называть римлянами (ромеями). Кроме воинской субординации, греческий язык вытеснил латинский повсюду и прежде всего — в богослужении, законодательстве». При это исполнение предсказания блаженного Августина, сделанное еще в IV веке, о том, что в Империи должен воцариться королевский род франков, к VII в. Не исполнилось. Что же касается будущей Франции, то первые упоминания о ней относятся только к X веку, когда население бывшей империи Карла Великого разделяется на германское и французское. Сами владения Хлодвига назывались тогда Нейстрия и Австразия (Austre Asie, Другая Азия) или Troya Minor (Малая Троя). А вот о державе князя Роша, возникшей, согласно арабским источникам, после Шалонской битвы, говорить вполне правомерно. Однако держава эта, несмотря на всю свою церковную, королевскую и имперскую легитимность, явно шла к упадку. О причине мы уже говорили — латинизация галло-римской знати, по существу не являвшейся истинной аристократией, а формировавшей скорее спаянный латинизированный христианством класс собственников, противостояние которого с Меровингами становилось неизбежным. «Франки, — писал В. М. Золин, — все чаще не любили вспоминать о своих восточных истоках, но историю было трудно переделать». Впрочем, это касается не Меровингов, а вот этой самой «знати», в значительной степени состоявшей из приобретавшего северные земли римского патрициата и латинских, тогда еще формально не отделившихся от Вселенской Церкви, но уже все более обособившихся, епископов и клира. Процесс этот отражается во Франкском королевстве сначала как «война символов» — признание Святой Пасхи, как главного праздника года Меровингами (будущая православная тенденция) и Рождества Христова мажордомами (будущая католическая тенденция), особое почитание святого Дионисия Ареопагита, отождествляемого с Дионисием Парижским Меровингами (Corpus Areopagiticum — основа мистического богословия Восточной Церкви), и святого Петра мажордомами; достаточно свободное отношение к закону (вплоть до явных «перехлестов» полигамии) у Меровингов и, напротив, законничество мажордомов, решительно поддерживаемое латинским клиром, и даже служение Литургии по-гречески в «меровингских монастырях» и на латыни в будущих т. н. каролингских. И так во всем — вплоть до именования дворца — palatium (ср. «палаты») у Меровингов и «castellum» у «новой знати».