Баранов и козлят тоже вдоволь отобрали на убой, а вдобавок к ним должно было пасть жертвой несколько боровков. Мука для пирогов уже стояла в бодне сухая и просеянная.
В один из этих дней на пороге показалась Яруха, улучив такую минуту, когда старый гончар был занят возле своей печи. Она взглянула на Милю, и лицо её сморщилось от смеха, как гриб, когда на него наступят ногой.
— Ну что, Милюхна? — вскричала она, подперев руками бока. — Ну что? Может, не ведает старуха? Может, не умеет она привораживать и отваживать? Может, не помогает её зелье?.. Так дай же мне пивца, что-то горло пересохло…
Девушка вспыхнула, смешалась и поспешила подать бабке кружку пива. Яруха уселась на пороге, положила котомку на пол, достала кусок лепёшки и с наслаждением поднесла ко рту любимое питьё.
— Вот видишь, — неторопливо говорила она, ухмыляясь и подмигивая, — дала я тебе жупана, будешь ты теперь госпожой… а кабы не я да не мой любчик… Ого! Либо вовек бы этому не бывать, либо не скоро… Иной раз и старые бабы на что-нибудь годятся молодым. Нашептать и отшептать… приворожить иль отвадить… нам все это ведомо. Он будет тебя любить, — прибавила она тише, — а если есть там у него другие… они рабынями тебе будут служить… У богатых всегда их бывает помногу, да тебе что до них?..
Миля снова покраснела и закрыла лицо руками.
Теперь, когда она достигла того, чего так жаждала, ей было жутко и тревожно. Чересчур он легко ей достался, и это её страшило.
А Яруха пила пиво и качала головой, не дожидаясь ответа. Опорожнив кружку, она молча протянула её Миле, и девушка налила вторую.
Яруха с жадностью выпила.
— Ну, Милюхна, — сказала она, — во славу Триглава дай-ка третью кружку, и я поплетусь дальше. Ноги у меня слабые, вот и приходится мне пить — сперва за одну ногу, потом за другую, а ещё за руку, в которой держу палку, потому что она мне всё равно что третья нога…
Бабка засмеялась и затянула песню.
— Ох! Да что же это они наделали, что же творится на белом свете! — вдруг пригорюнилась она, мотая головой из стороны в сторону. — Князь-то с княгиней… оба… ушли к отцам без сожжения и погребения! Жалко мне их… Городище опустело! Уже травой поросло пепелище… А княгиня-то понимала в зельях, знала, что с ними делать… О! И я ведь носила ей зелье, в новолуние рвала на могилах… Случалось, она кормила меня, поила дня по два и по три, а то полотна отрежет иль суконца лоскуток… Князь псами травил меня со двора… Молодых-то он тискал, а старух не любил. Да меня ни одна собака не укусит, а укусит — сразу взбесится. Теперь в городище куда ни глянь — пусто… ничего не осталось, кроме углей. Одни сороки стрекочут… Ходила я, рылась там в кучах пепла… кое-где только косточки белеют… Жаль расписных покоев! Жаль!