Доман задумчиво поплёлся к чёлну и улёгся, но сон не сомкнул его глаз всю ночь. На рассвете он в тревоге побежал к храму.
Уже издали он увидел Диву: она стояла у разукрашенного тына, прислонясь к столбу. Поникнув головой и опустив руки, она тихо напевала, не замечая Домана:
Где ты, радость, где ты, младость,
Молодые годы?
Вихрь рассеял, вихрь развеял,
Утекли, как воды.
Запрягайте резвых коней,
Пусть летят гнедые!
Поскачу я, догоню я
Годы молодые.
Догнала младые годы.
У ручья, где мостик.
Прогоните прочь невзгоды,
Хоть вернитесь в гости!..
Все тише звучала эта девичья песенка, пока не расплылась в тоскливом напеве. Стараясь не шуметь, Доман подкрался и кашлянул, чтобы она обратила на него взор.
Слегка зарумянившись, Дива подняла глаза, словно ждала, что увидит его здесь; она была печальна. Приложив фартучек к губам, она устремила вдаль блуждающий взгляд, как будто стараясь не смотреть на него, однако не уходила.
Доман подошёл и весело поздоровался.
— Задал бы я тебе загадку, кабы ты захотела её послушать.
— Какую? — спросила она.
— О тебе и обо мне, — сказал Доман. — Что будет, если я внесу за тебя выкуп, а тебя с Ледницы увезу к себе в светёлку? Нож я теперь за пояс не заткну… чем же ты станешь обороняться?
Дива залилась румянцем, опустила глаза и покачала головой.
— Чего быть не может, того и не будет, — молвила она тихо, — этого ты не можешь сделать.
— А если сделаю?
Когда Доман вскинул глаза в ожидании ответа, девушки уже не было у тына: она убежала в храм, села на камень, прижала руку к сердцу и уставилась на огонь, то и дело испуганно озираясь. Доман подошёл вплотную к стене и долго глядел на Диву сквозь щель между завесой и столбом, потом, хлопнув в ладоши, отбежал.
— Бывало это не раз… так может быть и теперь… По доброй воле она не пойдёт, но и не будет на меня косо смотреть… А мне без неё жизнь не мила…
Он ударил себя кулаком в грудь.
— Будь что будет, а она должна быть моей! Я кровью своей за неё заплатил.
Стремительно, не глядя по сторонам, он пошёл к чёлну, как вдруг сильная рука Визуна опустилась ему на плечо.
— Ты что тут все ходишь-бродишь?
— Вчерашняя битва ещё шумит у меня в голове… вот… и ещё кое-что, о чём ночью, когда я не мог уснуть, толковали люди. А правда это, старик, что князья Лешеки увозили девушек из храма?
Визун кивнул головой.
— И что удавалось это и кметам? Старик, помолчав, угрюмо пробормотал:
— Дурные люди и делали дурно… что за диво? Да тебе что до этого?
— А что им было за это? — спросил Доман.
Они поглядели друг другу в глаза. Визун стукнул посохом оземь, затем посмотрел на небо и на солнце.