Она ахнула:
— Я думала, мне это снится. Джейк усмехнулся:
— Я польщен.
— Ты низкий человек! Отвратительный! — Она попыталась выскочить из постели, но он удержал ее.
— Тебе понравилось, и ты это знаешь. Твое тело разгоралось от моих прикосновений, таяло, как лед жарким летним днем. Признайся, Касси, тебе понравилось то, что я с тобой делал.
Губы Джейка почти касались ее губ. Кассандра с трудом удержалась, чтобы не поцеловать их. Ей понравилось то, что он с ней делал, пусть она и не знала, что это делал он.
— Ну, будешь и дальше изображать разъяренную девственницу или решишься быть женщиной? Моей женщиной!
Его женщиной! Ей понравилось, как это звучит. Но ему она и вида не подаст. Если он возомнит, что она хоть чуточку в него влюблена, прилипнет как банный лист.
— Признаю — то, что я испытала, не было неприятно.
Разозлившись, он откатился от нее и покачал головой:
— Ты вся раскалилась, детка. Раскалилась, как шутиха, которая вот-вот взорвется. Я бы мог сорвать с тебя рубашку и овладеть тобой, и ты бы не возразила.
С трудом проглотив ком в горле и представив себе картину, нарисованную Джейком, Кассандра, прежде чем он успел претворить ее в жизнь, выскочила из постели.
— Если не возражаешь, я первой воспользуюсь ванной. Мне необходимо очиститься.
— Мне необходимо очиститься, — передразнил он писклявым голосом. — Валяй, милая. Иди, оттирайся, пока кожа не покраснеет. Но тебе не стереть ощущение моих губ и рук. Я поставил на тебе тавро, Касси. И это только начало. — Джейк сгреб одежду, вышел в соседнюю комнату и захлопнул за собой дверь.
У Кассандры слезы навернулись на глаза, и она прокляла за них себя и Джейка.
— Будь ты проклят, Джейк Стил!
Будь ты проклят за то, что заставил почувствовать себя женщиной!
Будь ты проклят за то, что дал понять, каково это, когда тебя любят.
И будь ты особо проклят за то, что заставил хотеть большего.
Прижав к груди бесценную рукопись, Аманда направилась в библиотеку, то и дело оглядываясь, чтобы удостовериться, что ее никто не видит. Все собирались в оперу, так что библиотека сегодня вечером будет надежным убежищем. Она сможет писать, сколько душе угодно, и никто не узнает.
Аманда никому не признавалась в страсти сочинять романы. Никто не поймет ее желания написать вестерн. Кассандра, обеими ногами стоящая на земле, сочтет ее потребность уноситься в иной мир глупой; дядя Саймон решит, что его здравомыслящая, серьезная племянница на самом деле — легкомысленная ветреница (свойства, которые он обычно приписывал единственной дочери); а милая тетя Летиция придет в ужас, узнав, что под одним с ней кровом живет сочинительница. С ее точки зрения, сочинители на общественной шкале располагаются там же, где и представители богемы, быть может, делением выше актрисы.