Когда Марта проснулась, было ещё темно и очень холодно. Ледяной ветер с Северного моря врывался сквозь трещины в стенах, образовавшиеся в этом старом доме из двух комнат от его постепенного оседания. Вдалеке глухо шумел прибой. Больше ничего не нарушало тишины.
Марта лежала не шевелясь, сурово отодвинувшись подальше от Роберта, который всю ночь кашлял и метался, часто прерывая её сон. С минуту она размышляла, мужественно встречая наступающий день и стараясь подавить в себе горькое чувство к мужу. Потом, собравшись с силами, поднялась с постели.
Каменный пол леденил её босые ноги. Она торопливо, хотя и через силу, одевалась. В её движениях сказывалась энергия крепкой женщины, которой не было ещё и сорока лет. Тем не менее одевание так утомило её, что она задыхалась. Она не была голодна, — с некоторого времени она почему-то перестала ощущать сильный голод, но её мучила нестерпимая тошнота. Дотащившись до раковины, она открыла кран. Вода не шла. Трубы замёрзли.
Марта словно оторопела на мгновение и стояла, прижав огрубевшую руку к вздутому животу и глядя в окно на медленно занимавшуюся зарю. Внизу ряд за рядом вырисовывались туманные очертания копей. Справа чернел город Слискэйль, за ним — гавань, где мерцал один-единственный холодный огонёк, а дальше море, ещё более холодное. Слева застывший силуэт копра над шахтой «Нептун № 17», напоминая виселицу, выступал на фоне бледного утреннего неба, царил над городом, гаванью и морем.
Морщина на лбу Марты обозначилась резче. Вот уже три месяца тянется забастовка… Словно спасаясь от мыслей об этой беде, она резко отвернулась от окна и принялась разводить огонь. Нелёгкая задача. У неё были только сырые дрова, которые Сэмми вчера выловил из воды, да немного угольного мусора самого худшего сорта, его принёс Гюи с отвала. Её бесило, что ей, Марте Фенвик, которая, как и подобает жене углекопа, всегда имела запас наилучшего угля, приходится теперь возиться с мусором. Но в конце концов ей удалось развести огонь. Она вышла за дверь, одним сердитым ударом разбила лёд в кадке, наполнила водой чайник и, воротясь в кухню, поставила его на огонь.
Ждать пришлось долго. Но, наконец, вода вскипела, и Марта, налив себе чашку, примостилась у огня, сжимая чашку обеими руками и медленно прихлёбывая кипяток. Он её согрел, по онемевшему телу разлилась живительная теплота. Конечно, напиться чаю было бы ещё приятнее; с чаем ничто, ничто не может сравниться. Но и кипяток не плох: Марта чувствовала, что все в ней оживает. Пламя, охватив сырые дрова, осветило клочок старой газеты, оставшийся от растопки и лежавший на глиняном очаге. Продолжая прихлёбывать из чашки горячую воду, Марта машинально прочла:
