— Так ты едешь в Тайнкасл или нет?
Артур ответил, глядя себе под ноги:
— Да, папа, еду.
Оба молчали, пока не прозвучал гонг.
Артур пошёл за отцом в столовую завтракать. Баррас шёл несколько быстрее обычного. Артуру показалось даже, что он торопится. В последнее время походка отца стала такой быстрой, что всегда казалось, будто он спешит.
— Замечательная машина! — объявил за столом Баррас, обращаясь к тётушке Кэрри. — Надо будет вам покататься в один из ближайших дней, Кэролайн.
Тётушка покраснела от удовольствия, но раньше, чем она успела ответить, Баррас развернул газету, экстренный выпуск, привезённый Бартлеем из Тайнкасла. Быстро просмотрев первую страницу, он заметил с удовлетворением:
— Ага! Есть новости. И хорошие новости. — Его зрачки слегка расширились. — Немцам дан серьёзный отпор на Марне. У них тяжёлые потери. Наши пулемёты косили их продольным огнём. Громадные потери. Насчитывают до четырёх тысяч убитых и раненых.
Артур вдруг сделал наблюдение, что отец смакует эти потери, это убийство четырёх тысяч человек, с какой-то своеобразной бессознательной жадностью. По его телу прошла лёгкая дрожь.
— Да, громадное количество, — сказал он вслух ненатуральным тоном, — четыре тысячи человек! Почти в сорок раз больше, чем погибло у нас на «Нептуне».
Мёртвая тишина. Баррас опустил газету. Впился глазами в Артура. И наконец сказал, повысив голос:
— Со странной меркой ты подходишь к вещам, если способен одинаковым тоном говорить о нашей неприятности в шахте — и об этом. Если ты не перестанешь вечно думать о том, что прошло и позабыто, ты превратишься в настоящего маньяка. Надо взять себя в руки. Неужели ты не сознаёшь, что на наших глазах происходит народное бедствие?
Он нахмурил брови и снова углубился в газету.
Новая пауза. Артур с трудом доел завтрак и сразу же ушёл к себе наверх. Он сел на край кровати и уныло смотрел в окно.
Что такое с ним делается? Несомненно, отец сказал правду. Он становится маньяком, настоящим маньяком, и не может с этим бороться. Сто пять человек погибло в шахтах «Нептуна». И он не может забыть о них. Эти люди жили в его сознании, были всегда с ним — во время еды, прогулки, работы. Они являлись ему во сне.
Забыть о них было невозможно. Вся эта «резня», как выражался его отец, эта страшная бойня, убийство тысяч людей бомбами, пулями, гранатами, шрапнелью, — все это, казалось, только усугубляло и заостряло его болезненное копание в себе. Война сама по себе для него не существовала. Она была лишь эхом, мощным отголоском несчастья в «Нептуне». Это был одновременно и новый ужас и повторение старого. Жертвы войны были и жертвами копей. Война была как бы катастрофой в «Нептуне», увеличенной в гигантском масштабе; то, первое, наводнение разливалось более могучим потоком, ширилась трясина, в которой тонула высокая идея о драгоценности человеческой жизни.