Как он и думал, отец опустил газету и заговорил:
— Меня очень радует готовность твоих сестёр послужить родине.
Артур вздрогнул. Целый океан чувств забушевал в его сердце. Когда-то там жила любовь. Теперь её сменил страх, недоверие, ненависть. Как произошла эта перемена? Он и знал это — и вместе не знал. Он устал от напряжения сегодняшнего дня, чувствовал, что как-то отупел, и ум у него мутился. Он глухо ответил:
— Хильде и Грэйс просто хочется уехать отсюда.
У Барраса пошли по лицу красные пятна. Он несколько повысил голос:
— Вот как! А почему же?
Артур отозвался равнодушно, как будто не думая о том, что говорит:
— Им уже стало невтерпёж тут оставаться. Хильда всегда ненавидела этот дом, а теперь и Грэйс тоже его ненавидит. После несчастья в «Нептуне». Я слышал на днях их разговор между собой. Они говорили о том, что ты сильно переменился. Хильда сказала, что ты живёшь как в лихорадке.
Баррас, казалось, пропустил эти слова мимо ушей. В последнее время он приобрёл способность отгораживаться от всего, что могло бы его потревожить, замечательную способность оставаться неприступным. Артуру он представлялся Пилатом, умывающим руки. Выждав некоторое время, он сказал ровным голосом:
— Меня беспокоит твоё поведение, Артур. Ты сильно изменился.
— Нет, это ты изменился.
— И не меня одного это беспокоит. Сегодня вечером я встретил Гетти в Центральном комитете. Она ужасно встревожена и огорчена твоим поведением.
— Ничем не могу ей помочь, — сказал Артур все с тем же горьким равнодушием.
Баррас продолжал с ещё большим достоинством:
— Об Алане упоминается в официальном сообщении. Гетти сказала мне, что они только что получили известие. Он представлен к кресту.
— Тем лучше для него, — отвечал Артур.
Теперь у Барраса побагровел уже не только лоб, но и уши и дряблая шея. Жилы на висках надулись и пульсировали. Он сказал громко:
— А у тебя нет желания сражаться за отечество?
— Я не хочу сражаться ни за отечество, ни за что-либо другое, — отвечал Артур сдавленным голосом. — Я никого не хочу убивать. Довольно уже убийств. Достаточно хорошее начало было положено в «Нептуне». Оно навсегда внушило мне отвращение к убийству. — Голос его вдруг зазвучал громко, пронзительно, истерически. — Понимаешь? Не случись этого, я бы, может быть, как другие, взял винтовку и пошёл воевать, щеголял бы в военной форме и высматривал, кого убить… Но я видел людей, погибших в шахте, и теперь я не успокоюсь… У меня было время подумать над этим, понимаешь? Было время подумать…
Он умолк, тяжело дыша. Он не решался посмотреть на отца, но чувствовал, что тот смотрит на него.