— Кажется, будет дождь, — заметила она, подавая тёте Кэрри мешочек.
— О, надеюсь, что нет, милочка, — сказала тётя Кэрри, вручая девушке два пенса. Вот у неё уже куплен и ножик для открывания конвертов, и пирожное, которое, если есть его маленькими кусочками, доставит ей сегодня за чаем столько удовольствия! Одним словом, можно сказать, что сегодняшнее утро она посвятила покупкам.
Кенсингтонский парк был великолепен, а дети, игравшие у круглого пруда, как всегда, очаровательны. Сегодня среди них был один, совсем ещё карапуз, как назвала его мысленно тётя Кэрри, и этот карапуз в красном пальтишке ковылял и ковылял, убегая от своей няни, до тех пор, пока чуть не свалился в пруд. Настоящий ангелочек!
Были тут ещё и чайки, они камнем падали вниз и кричали, ожидая, чтобы им бросили хлеба и корочек от ветчины, — о, тётя Кэрри была влюблена в чаек. Им бросали столько хлеба, что весь круглый пруд был по краям окаймлён плавающими кусками, сотнями кусков плавающего хлеба. «Бросайте хлеб свой в воду», — вспомнилось тётушке Кэрри, но всё же как-то странно было видеть столько пропадающего даром хлеба в то время, как (если верить этой ужасной газете, в которую она заглянула у Меррета) столько детей нуждались в нём. Впрочем, этого не может быть; это — грубое преувеличение. Наконец, имеются же благотворительные общества.
Успокоенная этой мыслью, она продолжала свой путь по Эксибишен-род. Южный Кенсингтон — чудный район, и Чельси тоже… Карлейль, тутовое дерево… Тётя Кэрри дошла до квартиры Хильды. Она очень радовалась тому, что увидит Хильду. В глубине души она питала неясную надежду, что когда-нибудь Хильда пригласит её к себе в качестве домоправительницы. Она уже представляла себе, как в чёрном закрытом платье впускает в приёмную Хильды тяжело больных знатных людей, — чем знатнее и чем серьёзнее больные, тем лучше. Тётушка, хоть и избавилась от ухода за больными, но сохранила к ним какое-то нездоровое влечение.
Горничная объявила, что Хильда дома, и тётя Кэрри, улыбаясь девушке той особенной, слегка заискивающей улыбкой, с которой в течение тридцати лет обращалась к слугам в «Холме», последовала за нею в комнаты.
Но тут тётю Кэрри ожидало потрясение. Хильда была не одна, и тётушку привело в трепет то обстоятельство, что гостем Хильды оказался Дэвид Фенвик. Войдя в комнату, она круто остановилась у двери, и её заострённое книзу лицо покраснело.
— Извини, Хильда, — сказала она одним дыханием. — Я понятия не имела… Я думала, ты одна.
Хильда встала. До этой минуты она сидела молча, и, видимо, не слишком рада была приходу тётушки. Всё же она сказала: