Макиавелли с восхищением смотрел на своего великого ученика, или, скорее, учителя, и воскликнул, словно пророчествуя:
– Тогда я по-прежнему могу видеть в моем Цезаре предназначенного судьбою освободителя Италии, который должен изгнать варваров из прекрасной, но опустошенной страны!
– Да, я буду так славен, что мои недостатки покажутся изумленным взорам людей не темнее пятен вон там, на солнце, которое лучезарно закатывается над горами и долинами Италии, где мое имя должно быть так же вечно, как имя первого Цезаря, – сказал Борджиа с восторгом честолюбия. – Орсини проложили мне первый путь, и никакие просьбы, даже просьбы Лукреции, не могут укротить гнев папы против них, потому что они открыто заявляют о необходимости низвержения его.
– Но, когда мои повелители услышат, что Паоло Орсини был у вас, что могу я сказать им в утешение? – жалобным тоном спросил Макиавелли.
– Передай им только одно, что в промедлении вся моя надежда, а переговоры – скучное занятие. Прибавь еще, что я внимательно слежу за всем и выжидаю благоприятного времени.
Так закончился первый деловой разговор между Борджиа и посланником, и последний с меньшим беспокойством ожидал теперь прибытия Паоло Орсини на следующий день. Это свидание Орсини с Цезарем состоялось и Паоло вышел от герцога с мертвенно бледным лицом и без той твердой и надменной осанки, с какой прибыл в Имолу. Очевидно, он убедился, что шансы дворянской коалиции вовсе не столь блестящи, как это могло казаться, и это вскоре оправдалось.
Правда, все союзники энергично продолжали одерживать победы, и величие партии Борджиа висело на волоске. Но Цезарь прикидывался таким покорным, а страшная опасность, до которой они его довели, была так несомненна, что они поверили, будто достигли всего и охотно уступили его просьбам предписать ему условия. Паоло Орсини сделался его послушнейшим орудием, но, едва ослабела общая опасность, оказалось столько поводов к невозможности выполнить обещанное, и Борджиа умел так ловко пользоваться ими, что не только затянулись переговоры, но постепенно возникли недоверие и раздоры между союзниками. Вдобавок, по настойчивым требованиям папы Цезарь получил наконец, подкрепление, состоявшее из отряда французского войска, который вместе с набранными им самим боевыми силами уже давал ему перевес над его противниками.
Смущение противников было велико, но Цезарь не обнаруживал своего намерения отступить от принятых им условий, и даже Вителлоццо поверил его искренности, когда возобновились переговоры о всеобщем мире. Борджиа даже отказался от своих видов на Болонью и вместо ее подчинения соглашался удовольствоваться порядочным количеством войска и денежной помощью. Зато он совсем не хотел выслушать условия союзников в пользу герцога Урбинского, но, чтобы усыпить их опасения, намеревался отпустить французских солдат, если ему обещают поддержку при вторичном завоевании герцогства Урбинского. Паоло Орсини особенно настаивал на этом. Вместе с тем, был возобновлен вопрос о командовании армией союзников. Наконец, было решено во избежание недоверия, что всеми военными силами будет предводительствовать один из вождей лишь под главным начальством Цезаря. Паоло выразил готовность принять на себя эту почетную и опасную должность, и роковой договор был заключен.