Наново. Не сразу Москва строилась, не один день и даже месяц возвращал я себе «свободную руку», но произошло это так, как могло произойти с человеком из потомственного рода волжских ювелиров Грустливых, для которых от всех бед одно лекарство – голубая на рассвете Волга… Она все течет, все течет – могучая и вечная, мать-кормилица… И пришел день, когда прямо с Волги вернулся к верстаку, сел прочно, словно кавалерист в седло, на свой стул, и руки у меня были легкими, как листья той березы, у которой я сиживал на берегу.