– Есть какие-нибудь новости об Эмили?
– Боюсь, мне нечем вас порадовать, милорд. Люди продолжают искать, но пока безрезультатно.
Страх и сомнения снова завладевали им. Спазм сжал его горло. Нет, нет! Нельзя поддаваться панике. Хотя мысль о том, что сейчас Эмили бродит по Тотхилл-Филдз, тому самому району, который однажды уже стал свидетелем семейной трагедии, повергала его в состояние шока и оцепенения. Его сестра нуждается в помощи, и он должен быть сильным, он не допустит, чтобы с Эмили что-то случилось. Он и так на целых восемь лет забыл о своем долге.
– Я хочу тоже отправиться на поиски Эмили, – тихо проговорил Тристан и поставил бокал на стол. Затем снова завязал галстук, встал с кресла и направился к двери.
– Но, милорд, – запротестовал Арчер, – вы ведь даже не ложились, а уже скоро утро, вам надо хотя часика два поспать. У вас утомленный вид.
– Я не могу, Арчер. Ты же понимаешь. На Боу-стрит слишком легкомысленно отнеслись к исчезновению Эмили, следовательно, она может рассчитывать только на меня.
«Господи, помоги ей!» – мысленно взмолился Тристан.
Когда он спустился в холл, воспоминания снова нахлынули на него. Ему вряд ли удастся когда-либо забыть тот день, когда отец указал ему на дверь. После нескольких недель разбирательств и обрушившихся на его голову обвинений Тристан был даже рад тому, что уезжает из родительского дома. Эти стены постоянно довлели над ним, напоминая ежесекундно, что его матери больше нет. И в ее смерти повинен именно он.
Тристан закрыл глаза. Если бы он только мог представить себе, чем обернется стремление матери заниматься благотворительностью, то никогда бы не позволил ей этого. Ни за что бы не пустил в Тотхилл-Филдз. Возможно, если бы он стал возражать или предложил ей каким-то другим способом проявить милосердие, леди Эллингтон прислушалась бы к мнению сына. Но ему было всего девятнадцать. И он так жаждал восстать против деспотизма отца, а это был такой удобный случай! В конце концов, его стремление к независимости обернулось гибелью матери.
От его эгоизма пострадала не только мать. Тристан помнил маленькое заплаканное личико Эмили в окне ее комнаты. Она умоляла его остаться, но он думал только о себе. И уехал.
Впрочем, Тристан хотел взять сестру с собой. Слезы Эмили глубоко тронули его. Но, разумеется, обстоятельства не позволяли этого тогда сделать. Даже если на минуту представить, что граф дал бы свое согласие, тот кочевой образ жизни, который Тристан вел все восемь лет, никак не подходил для шестилетнего ребенка.
Итак, он сел в карету и уехал, бросив прощальный взгляд на заплаканное лицо в окне. С того самого дня Эмили была полностью предоставлена себе.