Оба понимали — теперь их ничто не разлучит. Нагнувшись к Энджелин, Руарк произнес с тихой нежностью:
— Я люблю тебя, Энджел…
Она открыла глаза и улыбнулась. Его взгляд светился любовью и нежностью.
— Я тоже люблю тебя, Руарк.
И добавила с лукавой усмешкой:
— Хотя в данный момент ты и похож на Квазимодо…
Он неосмотрительно расхохотался и тут же схватился за скулу:
— Ой!
Нагнувшись, Энджелин легонько провела губами по его лицу.
— Ну вот, теперь все быстро заживет…
Он попытался расстегнуть ее платье, но израненные пальцы плохо повиновались.
— Проклятый Ти Джей! — воскликнул Руарк, тряся рукой. — Может быть, родная, ты поцелуешь и ее, чтобы не болела?
Энджелин осторожно зажала его руку в своих ладонях и покрыла нежными поцелуями каждую косточку.
— Ну вот, теперь все быстро заживет!
Сощурив свои чудные сапфировые глаза, она начала расстегивать брюки Руарка.
— Я расцелую тебя всего, мой любимый, и боль пройдет!
Так оно и случилось, к огромному удовольствию обоих…
В шесть часов, когда Руарк и Энджелин спустились к обеду, они обнаружили, что все общество уже собралось в гостиной. Руарк и Ти Джей несколько минут не сводили глаз друг с друга, а потом одновременно воскликнули:
— Неужели и я так же выгляжу?!
И тут же, расхохотавшись, крепко пожали руки друг другу. Оба понимали — недавняя потасовка поставила последнюю точку в их извечном соперничестве. Отныне их будет связывать только дружба.
За обедом Энджелин объявила, что намерена остаться с Руарком. Эти ее слова вызвали всеобщее облегчение, но, впрочем, никого не удивили. Но вот когда вслед за тем присутствующие услышали, что молодая пара вместе с Томми отбывает в Виргинию, чтобы немного пожить отдельно, протестующим возгласам не было предела. Но Энджелин и Руарк стойко выдержали нападки прабабушки, деда, дяди и тетки и остались тверды в своем решении — Томми поедет вместе с ними.
По окончании обеда Энджелин поднялась наверх, чтобы проверить, все ли в порядке у Томми, а мужчины тем временем удалились в библиотеку — выкурить сигару и выпить стаканчик бренди. Генри не захотел присоединиться к ним и предпочел остаться в обществе женщин, намеревавшихся сыграть в карты.
— А ты будешь играть с нами, детка? — спросил он, когда Энджелин вернулась.
— Нет, папа.
— Тогда, дорогие леди, мы можем начать. Как говаривала моя достойная матушка, — провозгласил Генри, тасуя карты, — «Радость состоит не в том, чтобы выиграть, а в том, чтобы играть».
«Вот что значит, у человека легко на душе. Он готов говорить с нежностью даже о бабушке Скотт!» — подумала Энджелин, с любовью вслушиваясь в прибаутки отца.