Во многих отношениях визит Хелены протекал гораздо интереснее, чем она предполагала. Тьерри и Луи были заядлыми охотниками, а в этот сезон угодья был полны дичи, поэтому они коротали время на охоте. Марджори с Кларой подружились и с головой погрузились в собственные проблемы, предоставив Себастьяну возможность развлекать Хелену.
Все, казалось, было великолепно. Но, к сожалению, один человек вел себя не так, как ему хотелось бы. И это была Хелена.
Себастьян не был уверен, что она все-таки примет его предложение, и терялся в догадках — почему?
Это наверняка имело какое-то отношение к тем проклятым письмам.
— Ты проводишь большую часть своего времени здесь?
Он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на нее, лениво слонявшуюся по комнате. Это «здесь» было его кабинетом; Хелена почему-то не испытывала большого желания присоединиться к Марджори и Кларе, приятно проводившим время в уютной гостиной у камина. Она все время отвлекала его, когда он пытался работать.
— Обычно. Комната достаточно просторная и уютная, и все, что мне нужно, находится под рукой.
— Правда? — Она посмотрела гроссбух, который лежал на столе.
Сдаваясь, он закрыл книгу и отложил ее в сторону. Ничего важного. Ничего важного по сравнению с ней.
Она улыбнулась и, обойдя стол, прижалась к нему. Он отодвинул кресло.
— Ты спрашивал меня, почему я оказалась в монастырском саду в тот день много лет назад, но ты никогда не говорил мне, что там делал ты.
— Падал со стены.
— После того как покинул спальню Колетт Маршан.
— Ах да — неотразимой Колетт.
— И?
— Это было пари, малышка.
— Пари?
— Ты, наверное, помнишь, что в те дни я жил в Париже. Тогда я был намного моложе и, уж конечно, намного бесшабашнее.
— Моложе — допускаю, но что послужило предметом пари, если тебе пришлось прыгать с монастырских стен?
— Я должен был доставить подвеску, одну из самых уникальных, мадемуазель Маршан к концу той недели.
— Но предполагаюсь, что она уедет только через два дня. А она уехала на следующий день после твоего визита.
— Да, это было частью сделки.
— Значит, ты выиграл?
— Конечно.
— И чего ты этим добился?
— Чего же еще, как не триумфа? И главное — над одним французским дворянином.
Она многозначительно произнесла «Гм!», однако ее взгляд был странно рассеянным.
— Ты много лет провел в Париже?
— Восемь или девять — все то время, пока ты носила косички.
«Гм…» Она не произнесла этого вслух, но он увидел это по ее лицу, по тучам, затемнившим ее глаза.
Имеют ли письма какое-то отношение к его прошлым визитам в Париж? Он не припоминал, чтобы скрещивал шпаги с кем-то из Доранов.