— Не замерзнешь?
— Нет.
— Хочешь запастись морским воздухом?
— Да.
— Не помешаю?
— Нет, конечно!
Алексей повесил на спинку шезлонга ненужную шаль и пристроился рядом. Заботливый, красивый, надежный, добрый — ненужный. Есть ли, в таком случае, смысл утверждать, что жизнь устроена справедливо?
— Не проще тогда жить у моря?
— Что? — не поняла Васса.
— Не проще жить у моря, если нравится морской воздух?
Ответила далеко не сразу.
— Нет, Алешенька, не проще. Даже совсем не просто.
Он вытянул длинные ноги и принялся усердно изучать носки собственных, идеально начищенных туфель.
— В этом — моя вина?
— Нет.
— А чья?
Она задумалась, провожая невеселым взглядом пару альбатросов, как будто птицы уносили с собой истину.
— Ты прости меня, Алеша. Но невозможно подарить то, чем не обладаешь. А жизни во мне нет — значит, мне нечего тебе и дать. Нельзя назвать жизнью выживание. — Васса перевела взгляд на загорелое лицо рядом и посмотрела в грустные, непонимающие глаза. — Наверное, я лишилась разума. Разве нормальная женщина откажется от такого, как ты? А может быть, я из тех, кто любит только однажды, просто поняла это поздно. Не знаю. Но прошу меня не удерживать. — Она отвела глаза от побледневшего лица, пересилив острое желание к нему прикоснуться. — И простить.
Через пару дней в Шереметьево-2, молча пожав друг другу руки, рассталась красивая загорелая пара. Мужчина и женщина. Мужчина, не торгуясь, взял такси. Женщина села в автобус, устроилась на заднем сиденье и уставилась в забрызганное дождевыми каплями окно, задернутое штапельной шторкой.
Дома Василиса оставила у порога сумку, не раздеваясь, прошла в комнату. Сняла телефонную трубку и набрала номер.
— Привет! Если ты еще не передумала, я согласна.
Март, 2003 год
— Мотор!
— Эпизод в море, дубль три!
Проклятое бикини едва прикрывало тело, босые ноги скользили по мокрым каменным ступенькам, уходящим в воду, синие губы тряслись от холода, а зубы стучали. И если стук глазок кинокамеры зафиксировать не мог, то тряске от бдительного ока отвертеться не удавалось.
— Улыбку! — скомандовал бессердечный Вересов, одетый в теплую куртку и обмотанный шарфом. — Тебе весело, все прекрасно! Где улыбка ?
Она растянула до ушей непослушные губы.
— Молодец! Не гнись, спину держи! Наши бабы — лучшие в мире, развернись, покажи свою красоту!
«Черт, черт, черт! Месяц изнуряла себя голодом — для чего? Чтобы нацепить дурацкие лоскутки и вертеться на ледяном ветру?!» Вспыхнувшая злость победила холод, и Ангелина, словно фотомодель, принялась беззаботно выставлять перед камерой покрытые гусиной кожей прелести.