В дверь постучали, и она села, подавившись криком. Снова постучали — тот же вежливый негромкий стук, который вырвал ее из пучин кошмара. Она завернулась в одеяло, сердце бешено колотилось в груди.
— Входите, — сказала она осторожно.
Замок щелкнул, и дверь открылась. Это был тощий парень с тросточкой, он прижимал к груди кипу одежды. Сет звал его Коннор, кажется. Он поприветствовал ее холодным грустным взглядом.
— Доброе утро, — произнес он.
— Вы не пошли с ними?
Его лицо сделалось еще напряженнее.
— Калекам достается работа нянек. — Он показал ей палку. — Я тоже от этого не в восторге, так что давайте не будем это обсуждать.
— Тогда почему вы просто не запрете меня и не уйдете? — спросила она. — Я все равно никуда не денусь из этой комнаты.
— Да уж. Совсем не то же самое, что двое наемников, которые гонялись за вами прошлым вечером. Да простит меня Бог, но если нас всех четверых убьют, то вы тут умрете от жажды и голода, прежде чем кто-нибудь услышит ваши крики. У нас здесь соседей поблизости нет.
Она сглотнула и отвернулась.
— Заставляет задуматься, да? Лично я считаю, что вы ни в чем не виноваты. Сета, правда, в этом убеждать бесполезно.
— Да?
Коннор стрельнул в нее взглядом.
— Да, — повторил он. — Бесполезно. — Он положил кипу одежды на комод. — Никто из нас подолгу тут не живет, так что одежды немного. Я собрал тут кой-чего из детских вещей Шона. Уж не знаю, подойдут ли они вам.
— Да, пожалуй, — согласилась она с благодарностью в голосе.
— Когда оденетесь, спускайтесь вниз, если хотите, конечно. Я сварил кофе, и есть еда, если вы проголодались.
— Так вы меня не будете запирать?
Он оперся обеими руками на палочку и посмотрел на нее, сузив свои зеленые глаза.
— А вы собираетесь делать какие-нибудь глупости?
Она затрясла головой. Несмотря на его трость, она понимала, что ей не справиться с этим человеком. Этот взгляд говорил ей, что он, пожалуй, так же опасен, как и Сет. Все братья Макклауд произвели на нее такое впечатление.
— Спасибо за одежду, — сказала она. — Я скоро спущусь. Кипа на комоде состояла из одного рванья. Из всего этого ей удалось выбрать потертые джинсы, которые подошли на бедрах, но были так длинны, что ей пришлось трижды закатать их. Они были исписаны грубыми антисоциальными надписями, сделанными несмывающимся маркером. Единственной рубашкой, которую приличная женщина могла надеть, оказалась черная косоворотка с надписью «Мегадет»[18]. Она не закрывала пупок и туго обтягивала грудь.
Нашлась еще пара высоких кед, чей цвет невозможно было определить с точностью, настолько они выносились. Они были слишком большими, как у клоуна, и избитые ноги больно обдирались о грубую материю, но она зашнуровала их потуже, трогательно благодарная каждой дырочке под шнурки.