– Я принесла дары, – пошутила она, ставя на маленький столик бутылку и ведерко. – Хотите еще вина?
– Я налил нам обоим, пока ждал вас.
Взглянув на его тарелку, Кейт обнаружила, что он не прикоснулся к еде, с тех пор как она ушла. Вероятно, предпочел, чтобы все остыло, чем ужинать без нее. Помимо всего прочего, у этого человека безупречные манеры.
Пытаясь оправдаться за свое долгое отсутствие, она поспешно подняла вилку и позволила ему выбрать тему разговора. К ее облегчению... и некоторому разочарованию, он завел легкую, ни к чему не обязывающую беседу насчет отеля и погоды, а также рассказал забавную историю о двух парах, нанявших на Сен-Мартене лодку на три часа и пропадавших три дня. Вскоре Кейт еще раз убедилась в его умении развлечь даму.
Музыканты либо закончили играть, либо сделали перерыв, но доносившиеся с пляжа взрывы смеха означали, что гости отеля по-прежнему развлекаются. Кейт повернула голову, прислушиваясь к шороху прибоя, ритмично накатывавшего на берег, и одновременно размышляя о том, как заставить его говорить о себе и одновременно не показаться слишком назойливой. Ею владело не обычное любопытство, а искренняя потребность узнать и понять его лучше. Несмотря на все обаяние и внешнее дружелюбие, Кейт все сильнее ощущала, что ее новый знакомый – человек непростой. Недаром он уклоняется от всяких расспросов на личные темы и мгновенно настораживается, стоит ей попробовать что-то выведать. Очевидно, Митчел не против интимной близости, но ей начинало казаться, что он вряд ли доступен кому-то на чисто эмоциональном уровне. Даже ей.
Украдкой вздохнув, Кейт выругала себя за то, что думает и чувствует как влюбленная, потерявшая голову девчонка, которой не терпится узнать все возможное о предмете своего увлечения.
Митчел поднял бокал и откинулся на спинку стула, наслаждаясь видом ее прелестного профиля и соблазнительным изгибом маленького рта и с улыбкой представляя семилетнюю малышку, раскинувшуюся на кухонном столе с палкой от метлы вместо микрофона.
Потом он попытался представить ее в форме ученицы католической школы: скорее всего белая блузка и клетчатый джемпер с темной юбкой, белыми носочками и коричневыми туфлями. Когда он воображал, как она поднимается на цыпочки, чтобы в сотый раз написать «Я больше не буду грубить учителям», уголки его глаз смешливо сощурились. Монахини считали, что она поет как ангел, вспомнил он, и перед глазами немедленно возникла новая картина: маленькая девочка в длинном белом одеянии с огромными зелеными глазами, поднятыми к небу, и с книгой гимнов в руках.