Синее море, белый пароход (Машкин) - страница 66

– Да, в нашем море, – как эхо, отозвался Ивао.

– Конец, конец миру, конец, конец… – затянул Ге.

Сумико громко всхлипнула и закрыла дверку. Я отшатнулся в рубку и вцепился в руку Рыбина.

– Тайфун! – Я приложил палец к губам и показал вниз.

Рыбин раскрыл рот и так глядел на меня минуты три. Потом понял. Лесенка морщин появилась на его побелевшем лбу. Он закрутил, закачал головой, приговаривая:

– На Амуре ни тайфунов, ни японцев – красота… И дернул черт на море переехать.

Эх, катер-катерок, родное существо, выручай нас!

Я отодвинул дверь и спустился на палубу. Меня швырнуло до самого борта. Началась бортовая качка. Я ползком добрался до кормы и сказал про тайфун Семену. Он схватил конец мокрой веревки трехпалой рукой и дернул, распуская узел. Шлюпка сразу отдалилась, исчезла в плеске и водяной мгле.

Вдвоем с Семеном мы крепко держались на палубе. Мы вернулись с ним в рубку. А отец стоял впереди рубки, держась за мачту. Гимнастерка на нем потемнела.

Волны били в корму и подталкивали катер вперед. Иногда мы как будто летели по воздуху. Но после такого взлета катер валился в бездну, и мне казалось, что вот сейчас он коснется килем дна. Валы, нависавшие над кормой, были красивые и тяжелые. Пена клокотала на гребне. А на выпуклой стенке она собиралась в легкие кружева. И вся эта водяная громада, секунду повисев, била в корму, заливая палубу пенной бутылочно-зеленой водой.

По палубе катался рупор. Но жестяного звона его не было слышно из-за грохота моря. Отец догнал рупор и поднялся с ним в рубку. С кончика отцовского носа свисала капля воды. Сапоги его раскисли.

– Удача, – сказал Семен. Приходилось говорить с силой, чтобы слышали. – Удача – ветер в спину. – И он налег на штурвал, помогая Рыбину.

– Успеть бы в порт прорваться. – Губы у Рыбина перекосились, а над бровями блестел пот, похожий на капли ртути. – Из-за японцев погибать… Мама родная!..

Меня совсем укачало. Но тут впереди, сквозь мокрое стекло, сверкнул лучик света.

– Маяк! – закричал я, и судорога в горле прошла.

– И я вижу, – пропищал Юрик, сидевший на коленях отца.

– Теперь не промахнуться, – сказал Семен. – Обидно будет, если в мол врежемся.

– Эх, и зачем я завербовался на этот Сахалин?! – услышали мы тонкий голос Рыбина. Он прорвался в короткое затишье между накатами ветра, гулом и плеском воды, воем мотора, скрипом катера.

Угрюмый отец оставил Юрика на скамейке рядом со мной, подошел к дружку и положил руку на свободный рожок штурвала. И правильно сделал: маяк мчался на нас как метеор. Сквозь верченую мглу проступали сопки, похожие на богатырские шлемы.