— Ладно… — как эхо, отозвалась Алена. Вадим, получивший согласие жены, поднялся наверх.
Алена снова оглянулась на Зину.
— Я закончила, — зачем-то пробормотала Зина и торопливо ушла на кухню, прижимая к груди лейку с остатками воды.
Сквозь застекленные двери кухни она видела Алену. Видела, как та постояла неподвижно посреди огромной прихожей, потом подошла к зеркалу. Стиснув пальцы, она смотрела на свое отражение.
— Господи!.. — тихо сказала она, и Зина замерла, боясь пропустить хоть слово. — Все хорошо… Все очень хорошо… Я красивая… Я безумно красивая… У меня прекрасная семья… Я счастлива…
Послышались шаги. Зина вздрогнула. Вздрогнула и Алена. Она отошла от зеркала, глядя на лестницу, по которой спускался Вадим. На нем вместо делового костюма были джинсы и свитер. Увидев Алену, он замедлил шаг, ожидая вопросов или каких-то слов. Но Алена молчала, только смотрела на него…
Зине вдруг показалось, что после сеанса самовнушения, невольным свидетелем которого она оказалась, Алена и в самом деле была на удивление красива.
— Ты сегодня замечательно выглядишь… — вдруг сказал Вадим, обращаясь к Алене, и, помолчав, добавил: — Правда.
— Спасибо, дорогой, — отозвалась Алена.
Она по-прежнему стояла, не двигаясь, словно ждала чего-то.
Помедлив, Вадим снял с вешалки свою куртку, махнул Алене:
— Пока, — и ушел.
Алена подошла к лестнице и тяжело опустилась на ступеньки. Она уже не была красива, лицо не светилось, как несколько минут назад, больше не светилось.
Потом Зина сказала Феликсу, что ей стало больно — больно за Алену.
— А тебе? — спросил меня Феликс.
— Что — мне?
— Тебе не жаль бедную женщину? — улыбнулся он.
Я помолчала, а потом спросила:
— Знаешь, чем ты хорош?
Феликс шевельнул бровью, с иронией глядя на меня.
— О, как мы научились разговаривать… — процедил он.
— Учились и научились, — ответила я. — Ты хорош тем, что мне рядом с тобой не надо прикидываться… Мне не жаль Алену. Понятно? Ей плохо — вот и прекрасно. Она заслужила этого.
— Ты тоже однажды можешь оказаться на ее месте, — заметил Феликс.
— Значит, туда мне и дорога.
Мне в самом деле не было жаль ее. Теперь она представлялась мне каким-то искусственно созданным существом, функцией, сводом правил, представлений о жизни и штампов, торжествующих над действительностью… В конце концов, страдания могли очеловечить ее…
Ее муж уже через час был со мной… Мы провели один из самых упоительных вечеров в моей и, кажется, в его жизни.
Сочувствие Зины, которое она испытывала по отношению к Алене, неожиданно принесло результат, который даже мудрый Феликс не мог предусмотреть. Зина взбунтовалась. Феликс не был взбешен, пересказывая мне эту новость (Зина не могла вызвать у него столь сильных чувств), но раздражен, безусловно, был. А случилось следующее.