Их глаза находились друг от друга на расстоянии нескольких дюймов. Чина заметила, как исчезло сквозившее во взоре китайца недоумение и как шевельнулись его челюсти. Понимая, что он вот-вот заорет, подавая сигнал тревоги, и что она должна во что бы то ни стало не допустить этого рокового для них крика, Чина инстинктивно схватила бутылку бренди, которую Этан отдал ей перед уходом, и со всей силы обрушила ее на лицо китайца, тотчас же окрасившееся кровью.
Завопив от боли, он набросился на нее, и тогда она ударила его снова. Бутылка на этот раз разбилась, и ее острые края, вонзившись китайцу в шею, перерезали ему горловую вену. Ощутив на своей руке тепло от брызнувшей на нее крови, Чина отбросила бутылку и заткнула уши, тщетно стараясь заглушить ужасный булькающий звук, вырывавшийся из груди китайца вместе с предсмертными стонами.
– Мы должны его спрятать! – едва слышно произнесла она, давясь от отвращения, как только тело прекратило в конце концов дергаться и застыло без движения. – Да побыстрее! Чтобы никто не увидел!
Чина потащила за одну ногу, а Брэндон – за другую. Когда же они наконец затолкали его под скамью, девушка крепко взяла Брэндона за руку и поспешила с ним через открытый участок палубы к нагроможденным на корме бочонкам, среди которых они и спрятались, – как раз ч том самом месте, где Этан велел им ждать его. Голова ее упала на руки, она едва могла дышать.
– Теперь уже недолго, как ты думаешь? – спросил Брэндон, и его слова болью отозвались в сердце Чины, потому что в них явственно слышалась неуверенность.
– Да, – сказала она твердо и мысленно стала молиться, чтобы оно так и было. – У меня такое чувство, что нам осталось ждать совсем немного.
Однако ждать им пришлось очень долго, так долго, что Чина, дрожавшая все это время, – явно в каком-то нервном ознобе, поскольку ночь была теплой, – никак не могла избавиться от горестных мыслей, что Этан, наверное, уже мертв. Если то, что испытывала она по отношению к Этану, можно было назвать любовью, – а девушка знала, что это называется именно так, – то пробудившееся в ней светлое, радостное чувство принесло с собой такую невыносимую боль, что Чина вовсе не была уверена, что она столь уж благодарна судьбе за свою встречу с капитаном.
На корабле между тем воцарилась напряженная тишина, словно все замерли, ожидая, затаив дыхание, восхода солнца. Возможно, что и Брэндон почувствовал тревожность момента, потому что, зашевелившись, спросил:
– Как ты думаешь, он все еще здесь?
Чина посмотрела в темноту, туда, где за бортом клипера волновался невидимый океан.