«Крести же всю Русь от коньца и до коньца и поганскые богы, паче ж и бесы, Перуна и Хорса и ины многы попра, и сокруши идолы и отверже всю безбожную лесть. И крестьяны и крестьянство утвердися…»
И вдруг под окном грянуло:
Во поле берёзонька стояла,
Во поле кудрявая стояла.
Люли, люли, стояла…
Люли, люли, стояла…
Посвист молодецкий, занозистый, приекивание, притоптывание, подвизгивание, и купиной неопалимой запылала песня:
Некому берёзу заломити,
Некому кудряву заломити,
Люли, люли, заломити…
Люли, люли, заломити…
«Ох-ох-ох-ох-ох… — страстно, в лад, стонали души. — Ох-ох-ох!..»
Отец Берында привстал и строго поглядел в оконце. Пёстрый, как венок цветов полевых, вкруг разубранной лентами берёзки, кружился девичий хоровод, а в хороводе металась в пляске бешеной огневая, чернобровая, с милыми карими очами Донька, только недавно во святом крещении наречённая Гапкой — та самая, которая недавно Христу-батюшке бородку в поле завивала. Отец Берында долго сердитыми глазами смотрел на девок, — он не знал, что потихоньку глаза его мягчели, мягчели и из сердитых грустными делались, — и уже взялся было по привычке за подог свой пастырский, чтобы идти разогнать всех этих бесстыжих. Он любил преломить иногда жезл о хребет чад своих духовных. Но вдруг из соседнего заулка парубки вывалили и с хохотом смешались с хороводом. И среди криков, и смехов, и хаханек, и всяческого беснования, приплясывая вкруг берёзки, обнявшиеся пары пёстрой толпой пошли в луга, в степь — туда, где в самой смерти своей берег землю Русскую славный богатырь Илья Муромец.
Недовольно пожёвывая беззубым ртом, попик снова сел за своё рукописание и, привычным усилием приведя себя в благочестивое и смиренное настроение, приписал:
«Молюся и мил ся вам дею писанием грамотицы сея малыя юже похваляя ваю написах недостойным умом и худым и невежественным смыслом. И ныне, Господа отцы и братия, оже ся где буду описал или переписал, или недописал, чтите исправливая Бога деля, а не кляните. Аминь».
И в глазах попика утренним туманом всё ещё стояла неостывшая грусть…
А вдали, в степи солнечной, вкруг тихого кургана старого богатыря, полыхала песня пьяная:
Встань ты, мой милый, пробудися,
Встань ты, мой милый, пробудися!
Люли, люли, пробудися,
Люли, люли, пробудися!..
Войди в терем мой, веселися,
Войди в терем мой, веселися!
Люли, люли, веселися,
Люли, люли, веселися!..