Конан согласно кивнул.
– Вот и я так думаю. Но куда же тогда он подевался? Куда все они подевались, Эрлик их побери?!
Невус, выехавший чуть вперед, пожал плечами. Этот, если и чувствовал что-то неладное, не желал обременять себя излишними заботами. Беспокоиться – дело атамана; его работа – исполнять приказы. Двое других также молчали, озадаченно и слегка испуганно. Барх сплюнул под ноги коню.
– Нечисто тут дело, капитан. Надо бы уходить. Нутром чую – неладно здесь.
Один из наемников помоложе, офирец по прозвищу Жук (настоящего имени его никто не знал), презрительно хохотнул:
– Тебе бы за мамкину юбку держаться, Барх, а не Мечом махать. Каждой тени боишься! – Однако голос его звучал не слишком уверенно, и он явно старался придать себе бодрости, поднимая на смех приятеля. —
Отдохнуть же хотели… А тут тебе пустая деревня – живи не хочу! Небось, пошарить если, так и пожрать отыщется. Однако он не сделал и шагу от остальных, чтобы исполнить свое намерение, и Конан, дабы пресечь дальнейшее бахвальство, рявкнул зло:
– По сторонам смотрите лучше – а то как бы навек не наотдыхаться со стрелой в глотке!
Наемники с тревогой покосились на капитана. Им редко доводилось видеть его таким встревоженным, и они уже приучились бояться его гнева, хоть и непродолжительного, но неукротимого.
– Да я-то что… – примирительно пробормотал Жук. – Я только говорю, что в деревне, кажется, пусто. А жрать хочется так, что аж желудок к хребту прилип. Вон, чуете – мясом жареным потянуло…
И правда, порыв ветра донес до них чудесный, ни с чем не сравнимый, сладостный для усталого, оголодавшего путника, аромат готовящегося на углях жаркого. Вмиг позабыв об осторожности, наемники поскакали вперед.
Конан хотел было окликнуть их, – но и ему запах пищи на мгновение вскружил голову. Пахло так сказочно, восхитительно, что он не мог не пустить коня вскачь, следом за приятелями. А те уже что-то горланили во весь голос, Барх зычно хохотал, Жук, обернувшись, кричал, чтобы он поторапливался…
Лишь в последний момент осторожность возобладала, и варвар, обостренным чутьем своим ощутив неладное, заорал своим парням:
– Стойте!
Но они и без того уже застыли, как вкопанные, едва завернув за угол, на улицу, что вела к главной площади деревни. И когда Жук обернулся вновь, смуглое лицо офирца казалось почти серым, и губы шевелились беззвучно, и ни единого звука не слетало с них.
Киммериец подъехал ближе. И даже он, повидавший на своем веку множество такого, что могло бы любого обычного человека превратить в слюнявого, боящегося собственной тени идиота, замер при виде открывающегося зрелища, не в силах поверить собственным глазам.