Из-за несчастного случая на меня свалилось много дел. Я сновал между ротой и батальоном и между полковником Зиквольфом и полковым командованием своего полка. Когда наконец я попал домой, то проспал тринадцать часов.
Сегодня я продиктовал полный доклад о патруле, внес последние события в свой дневник, а вечером без конца отвечал на телефонные звонки из-за обстрела. Теперь уже за полночь, но все полковые орудия все еще ведут огонь. Это уже третий такой обстрел. Я ужасно вымотался, в остальном же у меня все хорошо.
Когда только начало светать, буря все еще завывала, а иван опять сидел в траншее. Это было на позициях девятой роты, где прорвалось семь русских из двадцати пяти. Был короткий жестокий бой, рукопашная схватка. Не было времени стрелять, его хватало лишь на то, чтобы коротко взмахнуть винтовкой и приложить прикладом по ближайшему черепу. Через двадцать пять минут траншея снова была свободна. Враг потерял троих убитыми, один сдался в плен. Пленный сообщил, что сто человек остаются в резерве на позициях противника, которые мы называем Очаг Устрашения и Блиндажный Посад. Они прибыли прошлой ночью.
…Мы готовим контратаку. Сегодня во второй половине дня мы ринулись в атаку, в лицо нам дул ветер. Он дул с такой силой, что мы с трудом держались на узких обледенелых тропах. Через брустверы надувало тучи снежной пыли. Проволока, танки, воронки и развалины парка исчезли в белой метели. Неприятельские позиции в сорока метрах от нашей траншеи выглядели островом в снежной буре. Артиллеристы прикинули дистанцию, но даже снаряды самых тяжелых орудий бесследно исчезали под снежной пеленой. Мы слышали лишь грохот разрывов от упавших где-то снарядов.
В результате всего этого нам пришлось отказаться от обстрела Блиндажного Посада. Пехота должна обойтись без соответствующей артподготовки. В 8.30 тяжелые орудия будут вести огонь по этому району всего одну минуту. Все остальное на усмотрение личного состава 9-й. Как всегда. Последний, важнейший этап всегда достается пехоте, и никто не может ей помочь, когда она возьмется за дело.
8.00. Они готовятся. Они заряжают автоматы, закрепляют экипировку, хватают сумки с гранатами и сооружают в траншее ступеньки из пустых ящиков из-под боеприпасов. Все время наблюдатели при тяжелой артиллерии ползут в тридцати метрах в тылу, за развалинами дома, а их артиллерия перенесла свой огонь назад на двадцать пять метров за линию траншеи. Три сержанта и шестнадцать солдат прильнули к брустверу, готовые к прыжку.
8.25… 8.29… еще одна минута… тридцать секунд… стрелки сверенных часов двигаются к нулевой отметке… там пошли тяжелые и легкие гаубицы, пехотные орудия, минометы. Огонь приближается вплотную к траншее, черный дым стеной вырывается вверх, и пехота рванулась под последние разрывы своих собственных орудий. Этот неожиданный дикий порыв, похожий на кошачий прыжок сквозь предательский снег, секунда смертельного, с затаенным дыханием, напряжения, в котором глаза всех устремлены на тонкую линию цепи солдат, стремительно, большими прыжками двигавшихся по ничейной территории. С последним снарядом они – уже в траншее противника.