– Ты что, совсем рехнулся? Я никого не убивал.
– Врешь, – процедил Кенан сквозь зубы. – Бумаги у тебя, Голландец, и не отрицай этого хотя бы ради дружбы. Ты правда думал, что я тебя не узнал?
Голландец отвел от него взгляд и остановился на той же официантке, которая теперь заигрывала с каким-то моряком. Заметив, что он на нее смотрит, девушка ухмыльнулась и поцеловала своего нового друга.
– Как ты догадался?
– Не сразу, – ответил Кенан и, увидев, что у Голландца распухла челюсть с одной стороны, согнул пальцы, которые еще ныли от того удара. – Изменив голос, ты не справился с нервами. Надеялся, что я приму тебя за этого Диго или одного из его дурных лизоблюдов?
– Возможно, – признался он. – Ты ведь не упустил бы шанса снова с ними поквитаться?
Нет, черт его возьми, не упустил бы. Он терял здравый ум, когда речь заходила об этих мерзавцах, ведь они мучили Уинни. Будь его воля, они бы всю оставшуюся жизнь расплачивались за свои грехи.
– Ты не убийца.
Голландец посмотрел на Милроя и решил продолжать:
– Мы так давно с тобой дружим, что в каком-то роде стали семьей. Братьями…
Все эти годы Кенан слишком много думал о том, как бы уничтожить Рекстера, и не ценил людей, которые всегда были рядом. Положиться на них означало бы, что он доверяет им, а способность доверять, как он считал, он потерял в то холодное утро, когда нашел окоченевшее тело матери.
– Тебе пришлось бы трудно с таким младшим братцем, Голландец.
– Да уж, это точно, – согласился он. На лице его смешались чувства привязанности и сожаления. – За тобой нужен глаз да глаз: вечно лезешь в драку.
– С этим покончено.
– Ты же боксер, Милрой. Уйдя с ринга, боксер все равно остается боксером. – Голландец замолчал и покрутил в своих мощных со шрамами руках пивную кружку. – Старый герцог никогда не признал бы в тебе свою кровь.
– И потому ты его убил? Если бы я хотел, чтобы он был мертв, то сам убил бы его.
Разве не об этом он думал все это время?
– Все получилось случайно. Я проследил за ним до «Серебряной змеи». Я знал, чего он хотел. Рекстер был в отчаянии, был готов заменить одного сына другим. Зачем, спрашивал я себя? Им двигала явно не любовь и не сожаление о старых ошибках. Он хотел использовать тебя, парень. А ты настолько ослеп от розовых мечтаний, что не заметил бы, как он тебя уничтожил.
– Ты прочел бумаги, что забрал у него? Они должны доказывать, что я его наследник.
– Долго ли ты им пробудешь? Этот змий настраивал вас с Невином друг против друга, или ты думаешь, что парень без борьбы уступил бы тебе титул? Уж его-то мамаша этого ни за что не допустила бы. – Голландец сжал пивную кружку так, что она треснула. – Я не мог смотреть на то, как от тебя собирались избавиться. Его надо было остановить. Но я всего лишь хотел разок треснуть его по голове и забрать бумаги, клянусь. Все бы разрешилось, если бы он остался без своих проклятых доказательств. – Прерывисто дыша, он продолжал: – Я стукнул его дубиной. От одного удара он тут же упал на землю. Но руки перестали слушаться меня. Я бил его снова, и снова, и снова. Смутно помню, как остановился. Может, шум услышал с улицы… Я забрал бумаги и убежал.