– Тогда, можно сказать, что ваше воспитание было таким же необычным, как и мое. Я ненавидел Итон, эту ужасную псарню для породистых щенков, ненавидел так, что даже сбежал. Моя мать, к ее чести, позволила мне сопровождать ее в путешествиях. Мы поселились в Венеции, но регулярно посещали Рим, Неаполь и Париж.
– Ваш отец не поехал с ней на континент?
Гаррик помедлил, прежде чем ответить.
– Мои родители не жили вместе. Герцог был готов содержать мою мать – при условии, что она не появится в Англии. Он дал ей денег, чтобы она могла купить палаццо. Он платил по ее игорным долгам, по счетам портных, выплачивал жалованье бедному капеллану, которому досталась неблагодарная работа меня учить. После ее смерти он настоял на том, чтобы я вернулся в Лэнгтри. Они с Эдвардом быстро поняли, что вольная жизнь меня испортила...
Когда они прибыли в гостиницу, другие охотники уже были в зале. Гаррик оставил Лавинию с лошадьми, прошел на кухню и уговорил повара выделить ему часть праздничного угощения.
Жена хозяина сама завернула ему еду в чистую салфетку.
– Жареные куриные грудки, гренки с сыром и оладьи, – пояснила она, протягивая ему сверток. – Если хотите эля, который сварил мой муж, можете взять вон тот бочонок.
Другая женщина всплеснула руками:
– Я приберегла его для гренок с сыром.
– Буфетчик нальет еще.
Повар заворчал:
– Его светлость должен сесть за стол с остальными и позавтракать, как подобает христианину.
– Нет, он не может, – возразила хозяйка. – Он хочет держать свою девушку подальше от буйной компании – а ведь они начнут буянить, когда выпьют.
– Какую девушку? – невинно спросил Гаррик.
– Ту, которая ждет вас в конюшне.
Он покачал головой:
– Какое несчастье – такая красивая, честная женщина потеряла зрение в таком молодом возрасте!
– Ой, да ну вас! – Она протянула ему кувшин. – Оставьте ваши шуточки для вашей милашки.
Гаррик повел Лавинию в рощицу, которую он знал, и там они смогли насладиться завтраком. Пока они ели, Лавиния расспрашивала Гаррика о Венеции. Отвечая ей, он подумал – и не в первый раз – о том, как ему хочется отвезти ее туда. Пусть она увидит его палаццо, ощутит священную тишину церквей, каждая из которых была уникальна и неповторима. И каждую ночь они бы танцевали на набережной или на одной из многих площадей.
– Я завидую вашей бурной жизни, – вздохнула она. Ее серебристые глаза сверкнули, когда она отвела короткие локоны, которые выскользнули из-под ленты и теперь обрамляли ее пылающие щеки. Она носила костюм мальчика с тем же изяществом, что и муслин, шелк и атлас, и ему особенно нравилось, что бриджи подчеркивают ее гибкие, стройные ноги.