Пэйс выпрямился, сжав челюсти.
– Эта «девушка» – моя жена, господа. Я спрошу, желает ли она говорить с вами, но не стану приказывать ей делать то, чего она не хочет.
– А откуда мы знаем, что вы честно передадите ее ответ? Если ее удерживают здесь против воли, то мы не можем на это рассчитывать, – злорадно усмехнулся виконт в отместку за нанесенные ему оскорбления.
Очень хотелось дать нахалу в зубы, но с самообладанием, которого он от себя не ожидал, Пэйс удержался. Глядя на посетителей в упор, он медленно направился к двери.
– Это ваше дело, верить мне или нет, – сказал Пэйс и вышел.
Пэйс не знал, что ждет его наверху. Не хотелось верить ни единому слову, но зачем, с какой стати кому-то измысливать столь невероятную историю? В ней чувствовалась правда, и самое тут главное – отношение ко всему Доры.
Она сидела в кресле-качалке в комнате его матери и, раскачиваясь, убаюкивала Фрэнсис. Мать была на ногах и одета и, когда Пэйс вошел, окинула его ледяным взглядом. Он не обратил на это внимания и повернулся к Доре. Жена не смотрела на него. Он похолодел, но все же должен был через это пройти.
– Они говорят правду, Дора? Ты действительно та леди Александра, о которой они толкуют?
Дора улыбнулась, потому что Фрэнсис схватила ее палец и потянула к себе. Она погладила щечку ребенка, потом подняла глаза на Пэйса. Он всегда считал, что у нее лик ангела, а теперь, когда боялся, что ее оторвут от него, уверился в этом еще сильнее. Солнечный луч из окна золотил ее локоны и подчеркивал прозрачность кожи, которой славятся лица на картинах старых мастеров. Она пристально посмотрела на него, взгляд ее был тверд, лицо спокойно.
– Леди Александра утонула вместе со своей матерью. Это было очень давно. Она мертва, Пэйс. Она мертва уже много лет. Никто ее не оплакивал, никто о ней не пожалел. Пусть уходят с миром, Пэйс, и пусть оставят нас в покое. Так и скажи.
Горячие слезы обожгли ему глаза. Пэйсу хотелось плакать от жалости к ребенку, которого он так хорошо помнил, к прекрасному эльфу, к девочке, которая пела, укачивая куклу, и говорила об ангелах, и подарила жестоко обиженному мальчику голубое перышко. Если кто-нибудь заслуживал любви, то это ангельски прекрасное дитя, так же как поклонения и почитания со стороны всех, кто знал Дору. Ее слова о том, что никто ее не жалел, уязвили его в самое сердце.
В ней была вся его душа, вся его жизнь, и вот теперь она говорит, что ее никто не любил. Все равно, в каких словах она это выразила, но смысл был таков. Леди Александра, или Дора Смайт, покинула Англию нелюбимой и неоплаканной. И сидевшие внизу люди в этом повинны. Ярость вскипала в нем, странная, холодная ярость, которая могла пройти сама по себе, как обычно.