Она поднялась к себе в комнату, чтобы смыть с лица следы пюре, оставленные ручонками Эми, и переменить промокшее платье. Поймав свое отражение в маленьком зеркале над умывальником, она стала внимательно себя разглядывать. Без чепчика она сразу потеряла свой привычный вид. Лицо маленькое, глаза слишком большие, ресницы чересчур темные по сравнению с ее светлыми волосами. Лишь волосы свидетельствовали о ее бунтарских наклонностях. Они были очень тонкие, легкие и не хотели завиваться колечками, они не желали также укладываться в пучок. От огромного капора, который Дора надевала, выходя из дома, голова сильно потела. Вот поэтому-то она все время подстригала свою копну и позволяла волосам виться, как им заблагорассудится. Никто на это не обращал внимания, никто ничего не замечал. Вот и весь бунт.
Дора мимолетно полюбопытствовала, а как бы она выглядела в бледно-голубом шелковом платье с кружевной отделкой и, может быть, даже ленточкой в волосах, вместо того чтобы вечно пребывать в некрасивых серых платьях с круглым воротничком? Но к чему все это? Что бы это изменило? Никто бы внимания не обратил, спустись она по лестнице и совершенно голая. Дора усовершенствовала умение казаться невидимкой до степени высокого искусства, и теперь придется всегда жить с этим умением. А если бы девушка воплотилась в зримый образ, никто бы не задержался и на минуту, чтобы посмотреть.
В отличие от Пэйса Дэвид был ей верен и регулярно посылал вести о себе, но Дора сумела развить в себе эмоциональную невосприимчивость к его письмам. Он старался бодриться, но Дора хорошо научилась читать между строк. Дэвид ненавидел войну, насилие и бессмысленное разрушение. Ей хотелось сопереживать его боли, желать, чтобы он вернулся поскорее домой, плакать в разлуке с ним, но она не могла. Он ушел из ее жизни. Люди, которые ее покидали, уже никогда не возвращались. Это было в порядке вещей. И, может быть, самое лучшее, что она может сейчас сделать, это уехать отсюда. Если ее здесь не будет, тогда, может быть, Пэйс, и Чарли, и Дэвид вернутся живыми домой. Все так просто. И, наверное, ей надо подумать, куда же уехать навсегда.
Дора предполагала, что подобные мысли – следствие глупых предрассудков, но она никак не могла отделаться от ощущения, что на ней лежит проклятие – приносить несчастье. А может быть, ей следует добровольно, как Клара Бартон, отправиться во фронтовой госпиталь – ухаживать за ранеными? Конечно, и там ее роковое проклятие будет влиять на судьбы, но умрет ли пациент или выздоровеет и уедет домой, Дора так и так его больше никогда не увидит.