Лучше не бывает (Рич) - страница 6

– Ну, так или иначе, вы на моем попечении. Зовут меня Вера. Если что-нибудь потребуется, нажмите вот эту кнопку, и я прилечу, как на крыльях.

Мне уже кое-что требовалось – хоть немного увлажнить наждачную бумагу у себя в горле. Не рискнув вторично открыть рот, я повела глазами в сторону подноса, на котором еще раньше присмотрела графин с водой и стакан. Взгляд был понят правильно.

– Пить хотите?

Я бледно улыбнулась в знак согласия, надеясь, что просьба будет немедленно удовлетворена. Однако медсестра только покусала губу.

– Видите ли, дорогая моя, у вас так долго не было во рту ни маковой росинки, что… словом, не мне решать, можно ли вам пить. Пойду позову доктора Харленда. Он будет счастлив узнать, что вы уже в сознании, и, может быть, позволит дать вам немного воды.

С этим малоутешительным заявлением, поскрипывая тапочками, Вера вынесла свою широчайшую улыбку за дверь, а я сделала еще одну попытку оглядеться. Однако удерживать взгляд в фокусе оказалось такой трудной задачей, что пришлось прикрыть веки и расслабиться, чтобы перестали ныть хотя бы глазные яблоки. Конечности ощущались свинцовыми, и хотя шевелить ими я в принципе могла, это ужасно утомляло.

По местной радиотрансляции передавали что-то знакомое, но прежде чем мне удалось вспомнить, что именно, музыка стихла. Подняв веки, я уперлась взглядом в графин. Увы, телекинетических способностей за мной никогда не водилось. Вся надежда была на доктора Харленда.

Ничего не происходило, как мне показалось, очень долго, но, в конце концов, дверь все же соизволила открыться. Вслед за Верой в палату вошел мужчина в белом халате. Усевшись у постели, он тоже принялся улыбаться.

– Привет, Ванда! Я доктор Харленд, ваш лечащий врач.

К тому времени жажда стала едва выносимой. Я опять принялась делать Вере знаки глазами, однако она упорно отказывалась их замечать. Тогда я сконцентрировала внимание на докторе как на своем единственном спасителе.

– Это очень хорошо, что вы наконец, очнулись, – вещал этот аккуратный смуглый коротышка с глазами черными, как маслины.

Ему никак не могло быть более сорока лет, но эта его профессиональная улыбка заложила глубокие морщинки вокруг глаз и у рта. Я могу, если надо, сладить почти с каждым, от слабоумного до маньяка, но только не с тем, кто улыбается как заведенный. На таких у меня что-то вроде аллергии. Они могут, по-моему, свести с ума.

Из объяснений доктора Харленда я извлекла нечто неожиданное: мне следовало благодарить Бога за то, что пол в зале суда частично покрыли ковролином во время последнего косметического ремонта. Иначе мой череп раскололся бы пополам. Вообще-то я боялась, что он вот именно раскололся. Получалось, что нет. Я отделалась трещиной, общим сотрясением мозга и легкой формой комы, в которой провела пять дней. Предстояла еще одна неделя обезболивающих уколов и полного покоя, а впоследствии – блуждающие головные боли, но в целом я, безусловно, оказалась на редкость везучей. О моем из ряда вон выходящем везении доктор распространялся особенно долго и многословно, а я слегка кивала в знак согласия и думала: «Везение, как же! Много ты понимаешь!»