Он – актер милостью Божьей, в который раз подумала Ли, любуясь тем, как Мэтью манипулирует публикой. Этому не научишься. Такой талант был у Боджи. А также у Гейбла, Ньюмена и Редфорда. И – в полной мере – у Мэтью Сент-Джеймса. Репортеры", один за другим, подпадали под его обаяние; их профессиональная беспристрастность таяла, как утренний туман в лучах яркого солнца Малибу. Ли слишком часто наблюдала этот эффект, чтобы не понимать, что происходит.
Все как одна, женщины пытались представить, каково быть в постели с Мэтью Сент-Джеймсом.
Все как один, мужчины пытались представить, каково быть Мэтью Сент-Джеймсом.
А Ли?
Она отдалась воспоминаниям.
Первые дни опьянения страстью… Пустые, холодные годы разлуки… Ослепительно яркие дни славы и супружеского счастья. А потом…
Предательство.
Развод.
Сожаления…
Ее взгляд рассеянно скользил по зачарованной толпе и вдруг остановился на человеке, который стоял в центре комнаты и не мигая смотрел на Мэтью. У него не было ни камеры (значит, не фотограф), ни длинного жесткого блокнота, какие быстро завоевали популярность у журналистов всего мира, ни диктофона – во всяком случае, в той руке, что была на виду. Другую он прятал в кармане полотняной куртки. До Ли начало доходить…
Мгновение – и она увидела. Пистолет. Наведенный на Мэтью.
Дальнейшее происходило, как при замедленной съемке: десять кадров в минуту. Схватив с мраморной подставки бронзовый бюст своего отца, Ли швырнула его в человека с пистолетом. И закричала.
Раздался выстрел – словно щелчок хлопушки. За ним сразу последовал второй. Третий.
Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем репортеры опомнились – стали кричать и протискиваться в центр. Глаза Ли заволокла багровая пелена; где-то далеко звонили по телефону – вызывали «скорую». Ее окутал холодный липкий туман. Она подумала: неужели я умираю? – и инстинктивно протянула руку в сторону Мэтью. Их пальцы соприкоснулись – и в тот же миг ее поглотила черная бездна.
КНИГА ПЕРВАЯ
Лос-Анджелес, 1972 г
Был вечер пятницы в конце июля – макушка лета. На Город Ангелов обрушился зной, какого не было лет пятьдесят, не меньше. От асфальта поднимались горячие мерцающие волны; они отражались от зеркальной поверхности зданий и действовали на всех угнетающе. Беспощадная, бьющая все рекорды жара уравняла шикарную светскую даму из Беверли Хиллз и молоденькую проститутку в босоножках на платформе, промышляющую на бульваре Заходящего Солнца: все потеют одинаково.
Те, кому повезло пораньше уйти с работы, шумными стайками устремились к морю. На Зума-Бич загорелые, словно позолоченные, девушки в микроскопических вязаных бикини играли в волейбол с парнями, чьи мускулистые тела напоминали статуи молодых греческих богов. На знаменитом «пляже мускулов» в Венеции культуристы лезли из кожи вон, чтобы достичь совершенства, а невдалеке тысячи шоколадных, пышущих здоровьем полуголых тел жарились на золотом песке, как первосортное мясо в гигантском гриле.