Ее мать оказалась права: он великолепный правитель.
Пенни Линдси из Раскалл-Сент-Мэри была здесь совершенно ненужной, от нее требовалось только одно – сыграть роль принцессы. Она совершала ежедневные выезды, навещала людей, выслушивала их беды и печали. Удивлялись ли они тому, что принцесса София настолько хорошо разбирается в заботах простого народа? Больше помочь Николасу она ничем не могла.
Граф Занич подъехал к замку с огромной свитой. Его приняли с великими почестями, как и полагается наследнику эрцгерцога. Ни о войсках у моста, ни о засаде на перевале не было сказано ни слова – небольшое недоразумение, неверно понятые приказы, только и всего. Николас предоставил ему почетное место в совете, и Пенни видела, как их тщательная работа начала разваливаться прямо на глазах. Все делалось тонко, брошенный мимоходом вопрос, заронивший сомнение в душе еще одного принца по поводу мотивов эрцгерцога, выказанная ей лицемерная симпатия. Она уклонялась, как могла, и все же вздохнула с облегчением, когда Карл объявил, что должен возвратиться в Бург-Занич, чтобы заняться своими собственными делами.
– Я непременно вернусь, сир, – с самоуверенной улыбкой поклонился он, – на коронацию.
Николас прекрасно знал, чем все кончится, поддайся он хоть раз искушению. Безумием. Одержимостью. Желанием попробовать ее на вкус и изучить каждый сантиметр ее тела. Ее груди, попку, сладкие потаенные местечки. Ее веки и ушки и уголки ее рта. Ноги и изгиб шеи и плеч. Желанием боготворить ее. Взять ее. Ощутить требовательную дрожь его мужского достоинства. Сделать ее мягкой, податливой, заставить стонать под его руками, прежде чем снова и снова погрузиться в ее щедрое тело.
Страсть захватила его с головой. Вот так же было бы и с Карлом – только начни он мстить, и это никогда не кончится. Слишком уж он горяч. Разум ему не помощник. Он был принцем Глариена, утратившим самообладание. Его рот был полон ее ароматом. Его пенис знал ее влажные бархатные объятия. Ладони помнили ее кожу. Она открывалась ему навстречу, как будто никакого завтра не существовало и в помине.
И всякий раз его поджидало наказание, неизбежная реакция организма, гнавшая его из кровати прежде, чем она успеет обо всем догадаться. Он трясся и рыдал по темным углам, один, в полной тишине, проклиная себя за то, что этот дешевый мелодраматизм насмехался над его болью и страстью. Если так и дальше пойдет, он проиграет. Горячность доведет его до безумия, до долгого полета в Вин, до клинка его собственного меча. И тогда Карл отомстит Пенни.