– Знатнейший. – встрепенулся Данилыч. – Я девять тысяч выложил сибирскому купцу. Оставлен дома, на Васильевском.
– Там не нашли.
– Здесь его нет, сударь мой. Боюсь, в лапу попал кому-нибудь. Убыток нашей державе…
– Подумайте, ваша светлость! Вы правы, тут государственный интерес. Его величеству об этом камне докладывали. Весьма озабочен…
– Мне лгать не резон. Бог свидетель…
Недоверчив фискал, досадливо вздыхает.
– В Европе прозвание ваше – царь Мидас[402]. Тронет что – в золото обращает… Держите капиталы в банках…
– По сказкам, – усмехнулся князь. – По правде ничего за границей нет, окромя мелочи.
– Какой мелочи? Для вас и сотня тысяч пустяк, – выжал Плещеев с нотками раздражения.
– По сказкам завистников, мой господин. В Амстердаме у моего агента должно быть от продажи пеньки этак полторы-две тысячи гульденов. Я лежачие деньги не люблю. Разумеете? Вам миллионы чудятся в банках да в сундуках под рухлядью. Не спорю, миллионы есть, да где они?
Задетый за живое Данилыч загибает пальцы, – по пакгаузам деньги, в мешках, в бочках, тюках, одним словом, заключены в товарах. А звонкая монета – на заводах, на мельницах, на промыслах лесных, рыбных и прочих. У приказчиков для уплаты работным.
– У нас как повелось? Боярин копит сокровища да спит на них, – спрятаны, мертвы. Мои капиталы оборот совершают. С того мне авантаж и державе нашей. К тому нас великий государь побуждал…
Фискал, как сошлёшься на величайшего, делается индифферентен, будто век целый минул со дня его кончины. Шея чиновного гибкая, гнётся раболепно, новое царствование напрочь заслоняет прежнее, даром что Петрушка взошёл на трон. Карлик сменил исполина…
Дарье супруг сказал:
– Им вынь да положь миллионы да самоцветы с телячью голову… Уедут несолоно хлебавши.
– Уж и нам насолят.
– Уедут. Дадут покой.
Между тем письма в домовую московскую контору исчезают безответно, вот и заказ вина, орехового масла, лекарств пропал где-то… Конфискация вотчин оставила светлейшего с тысячью душ, – его, владевшего почти полумиллионом. Надежды на будущее затягивало ненастной мглой.
Предел, предел…
И всё же вера в фортуну теплилась, когда зыбучей ростепелью слез с загнанной лошади курьер, доставил царский указ.
«За многие и важнейшие к нам и государству нашему и народу показанные преступления смертной казни достоин был, однако же по нашему милосердию вместо смертной казни сослан в ссылку».
Какие законы преступил – молчок. Без вины виноват. Остерман, змея подколодная, диктовал указ…
Конечное место ссылки опасного преступника публично не сообщается. Лейтенант Крюковский; начальник караула взамен смещённого Пырского, открыл – путешествие дальнее, в Тобольскую губернию, городок Берёзов.