Мария выскочила из комнаты и, перепрыгивая через ступеньки, миновала несколько лестничных пролетов, прежде чем оказалась перед крошечной комнаткой, куда ее поместили вчера вечером.
Упав на кровать, она зарылась лицом в ветхую подушку. Шишка на лбу болела, но больше всего ее мучило чувство досады. Досады, как это ни странно, не на ситуацию, в которой она оказалась, и не на пережитый шок, потрясший ее до глубины души, а на саму себя. Ее гнев был неуместен, а раздражительность непростительна. Достоинство неотделимо от самообладания. Господь не одобряет подобные вспышки. За такое поведение отец запер бы ее в чулан.
Она должна еще раз увидеться с герцогиней и спокойно объяснить причины, по которым не может оставаться в Торн Роуз. Герцогиня подыщет кого-нибудь – лучше мужчину, – чтобы ухаживать за ее внуком, герцогом Салтердоном. Или за тем, что от него осталось.
А от него осталось лишь это ужасное тело, безжизненно лежащее в роскошной кровати в окружении такого богатства, которое тысячи людей и представить себе не могут.
В комнату вошла Гертруда и ободряюще улыбнулась Марии.
– А теперь займемся шишкой у тебя на лбу. Хорошо. Совсем скоро она начнет синеть…
– Мне не нужны припарки, – заявила Мария и откатилась к стене. – Я страдаю из-за собственного эгоизма. Это послужит мне уроком.
– Обычная реакция людей, когда они впервые видят его, особенно те, кто знал его раньше… семья, друзья. Хотя теперь немногие из членов семьи и друзей приезжают сюда. Только его брат и герцогиня… – сказала экономка и, нахмурившись, вполголоса добавила: – А также эти кровопийцы Такли и Эдкам.
Обойдя шаркающей походкой вокруг кровати и опустившись на продавленный матрас, розовощекая Гертруда осторожно приложила благоухающий пакет с горячими травами ко лбу Марии. Девушка поморщилась, но не протестовала.
– Думаю, им слишком больно видеть его, зная, каким он был раньше. Мне часто кажется, что неправильно прятать его здесь, но советчики герцогини говорят, что это будет бесчеловечно по отношению к нему и к ней. Но, зная его светлость, я считаю, что он не возражал бы, если бы люди приходили в дом и смотрели на него, как на какую-то диковинку.
– Он умирает? Гертруда поджала губы.
– Точно не знаю, – ее голос стал напряженным, – Эдкам говорит, что он уже мертв здесь, – она постучала себя по лбу, – и что смерть тела – это только вопрос времени. Будь на то воля Эдкама, его светлость был бы уже давно помещен в Менстон.
– Менстон?
– Королевская лечебница для душевнобольных в Менстоне. Это ужасное место, милая. Полное сумасшедших и людей, снедаемых ужасными пороками. Бедняг заковывают в цепи и бьют, как животных.