Орфео вернулся взглядом к центру столпотворения, как раз вовремя, чтобы увидеть, как фра Иллюминато осеняет своего начальника крестным знамением. Затем секретарь совершил странный поступок. Он поднял к губам руку Бонавентуры, словно собирался поцеловать ее, но вместо этого облизал палец умирающего языком, сдернул с него перстень и опустил в собственный карман.
Потрясенный Григорий вскочил с места, опираясь на посох-патерицу.
– Кто-нибудь, святое причастие! – выкрикнул он, опомнившись, – Его нужно соборовать!
Орфео тоже не сводил потрясенного взгляда с умирающего прелата. Всесильный мучитель фра Конрада лежал перед ним, лицом к лицу с собственной смертной долей, такой же беспомощный перед ней, как смертельно раненный Нено. И Орфео, подобно кардиналу Гаэтани, с трудом сдерживал торжество, понимая, что теперь его дело близится к успешному завершению.
– Потрясающе, Аматина. Кто тебя этому учил?
Граф Гвидо смотрел, как племянница готовит для письма кусок пергамента, очищая мягкую кожу куском пемзы, смягчая мелом и наконец выглаживая линейкой.
Она разложила пергамент на наклонной крышке конторки, стальным стилосом наколола по краям крошечные отверстия и, соединив их по линейке, расчертила лист ровными горизонтальными полосками. На пюпитре рядом с конторкой лежал единственный лист, бережно вырезанный из свитка фра Лео и накрытый планшетом с окошком, в котором виднелась предназначенная для копирования строка.
– Как готовить лист, мне показал сиор Джакопоне. Хорошее «рукоделье», чтобы занять и голову, и руки. А донна Джакома нанимала учителей, которые научили меня читать и писать.
Песенка Терезины эхом отдалась в пустой комнате, долетев из-за южного окна, перед которым стояла конторка. По ту сторону двора стучали молотками плотники, надстраивавшие ширму от ветра на деревянной галерее. Там Амата собиралась заниматься перепиской в зимние месяцы.
Она взяла острый узкий нож и принялась тщательно очинять перо. Граф Гвидо в конце недели собирался вернуться в Кольдимеццо, и Амата не находила себе места. Как сказать дяде, что она хотела бы оставить у себя Терезину? Девочка похитила ее сердце, но у Аматы были и другие соображения. Хотелось почтить память донны Джакомы, передав ее щедрый дар следующему поколению. Только вот перенесет ли граф расставание с внучкой? После смерти дочери Ванны он отдал малышке всю свою любовь. Внучка стала для него целым миром. К тому же, хоть Терезина и могла жить в Ассизи у родного отца, Амата видела, что Джакопоне плохо подготовлен к роли родителя – пусть даже здоровье его теперь, когда в жизни снова появился смысл, улучшалось с каждым днем.