Конрад на минуту прикрыл глаза ладонью, чтобы не видеть его снова ставшего бессмысленным лица. Потом объяснил, что наутро должен пуститься в путь.
– Могу только посоветовать, Аматина, – сказал он. – Найди сиору Джакопоне письменную работу: сделай его домашним секретарем, или пусть записывает свои стихи, переписывает – что угодно. У него ранимая, нежная душа художника. Для таких страдающих душ: письменный труд – лучшее, быть может, единственное очищение. Возможно, ему стоило бы поселиться у наших братьев в Тоди. Он там известен и пользовался уважением, пока им не овладело безумие.
Конрад заметил, как разочарована Амата его ответом, однако папа сказал свое слово, и, более того, ему нужно было позаботиться о душе. Он будет скучать без их любви, но должен отпустить их. Перед ним лежал новый перекресток, и предстояло выбирать новую дорогу. Склонившись над своей миской, Конрад вновь подумал о Розанне, которую отпустил уже дважды: когда вступил в братство и получил весть о ее обручении, и не так давно, когда покинул хижину отшельника, чтобы вернуться в Ассизи. Теперь он должен отпустить ее в третий, может статься, последний раз.
Он не чувствовал ни вкуса, ни запаха еды, не слышал веселой болтовни вокруг. Все чувства словно уходили в темную ночь, зовя душу следовать за ними, и поскорей. В уме он перефразировал строчку из известной поэмы: «Распрощавшись с друзьями, вступил я в осень Ла Верны ». Он едва коснулся еды, когда слуги принялись убирать со столов.
Амата осталась за столом и тогда, когда гости разошлись по постелям.
– Конрад, – тихо сказала она, – раз уж тебе не хочется есть, мы можем теперь навестить Розанну. Но прежде чем попрощаться, я хочу, чтобы ты обещал, что утром не сбежишь, не сказав никому ни слова.
– Обещаю, Аматина, – кивнул он и добавил: – Надеюсь, придет день, когда Бог направит мои стопы, но пока я ничего не вижу для себя дальше Л а Верны.
Он знал, что должен сказать еще что-то, но не мог найти нужных слов.
– Я буду скучать по вас, ужасно скучать, но разлука будет легче оттого, что я знаю: вы наконец живете в мире, как желала вам донна Джакома.
Впрочем, он подозревал, что на деле расставание будет тяжелее, чем на словах. Прощание с Аматой могло оказаться таким же мучительным, как то, что предстояло ему сейчас.
Он не противился, когда она взяла его за руку и повела в комнату, где он когда-то сидел над рукописями. У дверей она шепнула: «Меня ждет Орфео», – и тактично удалилась.
От горевшего в углу огня тянулась наверх, к дымоходу, тонкая струйка дыма – совсем как ему помнилось, но женщина, лежавшая на низком матрасе, дышала без боли. Она приоткрыла глаза, моргнула при виде возникшего в дверях пришельца.