– Это я, Конрад, – сказал он.
Оранжевые отблески огня отразились в каплях влаги, выступивших у нее на глазах.
– Что они с тобой сделали, друг мой? Амата говорила, что ты сильно изменился после тюрьмы, но такое...
Конрад опустился на колени рядом с ней, приложил палец к ее губам:
– Говорят, Бог жестоко обходится с теми, кого любит, – так дети треплют любимые свои игрушки. Мы с тобой, должно быть, очень Им любимы, Розанна.
Он не задумываясь взял ее руку, словно им снова было по десять лет – и поразился естественности этого движения.
– Амата сказала, ты ждала меня.
Она отвернула голову, уставила взгляд на струйку дыма.
– Я хотела, чтобы ты помолился за мою душу и за мужа и детей, остающихся без меня. Я знаю, что со мной кончено, Конрад.
Пожатие ее пальцев было таким слабым, что Конрад едва ощутил его.
– И еще я хочу сделать признание, – добавила она. Конрад выпустил ее руку и выпрямился. Розанна тихо рассмеялась:
– Нет, нет, я уже исповедалась священнику в Анконе, на случай, если не перенесу дороги. Тебе я хочу признаться только как другу. Пожалуйста, возьми меня снова за руку.
Он послушался, но теперь не без смущения.
– Все годы моего брака с сиором Квинто, – продолжала Розанна, – я любила другого. Ты удивлен?
У Конрада на миг прервалось дыхание. Не будь она так больна, он бы снова выронил ее руку. Хоть она и отказалась от формальной исповеди, в нем пробудился суровый исповедник:
– Ты любила его в плотском смысле? – спросил он и в ужасе стал ждать ответа.
Розанна опять тихонько хихикнула.
– Только в девических грезах, а теперь – в мечтах зрелой матроны. И я думаю, он самый что ни на есть наивный олух, раз до сих пор ни о чем не догадался.
– Ты знала его еще девочкой? Отчего же не открыла своего чувства, чем выходить замуж за чужого?
– Ты ведь знаешь, что дочерям в таких делах не дают выбора, Конрад. О, я открылась в любви к нему перед своими родителями, в тот вечер, когда они сказали, что хотят выдать меня за Квинто. Я устроила страшный шум, отбивалась, как могла, и клялась, что выйду замуж только... за тебя. Почему, ты думаешь, тебя так поспешно спровадили к братьям?
Матрас зашуршал, она пыталась повернуться к нему.
– А посмотри, как все кончилось. Две рваные тряпичные куклы – а ведь могли быть счастливейшей парой на свете. Я знаю, ты тоже любил меня, пусть наивно, по-детски, но любил.
Ком в горле помешал Конраду ответить. Свет восходящей луны проник в уголок комнаты, пронизав листву за окном и пробившись в щели стены. В этом тонком бледном луче он вдруг увидел все одиночество своей жизни.