— Дед, ты?!
— Я, дочка, я.
— А ты как выбрался-то?
— Так чего ж не выбраться. Мой погреб. Я его сам строил. У меня там еще один выход был, только его сначала разобрать нужно было. Я его за ненадобностью камнями завалил. Хорошо, что успел, дочка. Он с тобой ничего плохого не сотворил?
— Не успел.
Почувствовав, что страшное напряжение от всего случившегося еще не ушло, я бросилась к деду Герасиму на шею и дала волю своим чувствам, разрыдавшись на полную катушку. Дед накрыл меня простыней и, не выдержав, прослезился сам.
— Успокойся, дочка. Самое страшное уже позади, успокойся, милая.
Когда я наконец успокоилась, я вытерла слезы и произнесла, перемешивая слова со всхлипами:
— Отвернись, дед. Я оденусь.
Дед Герасим повернулся в сторону выхода и наклонился над трупом. Я бросилась к своей одежде и принялась судорожно натягивать ее на себя.
— Сколько лет в этой деревне живу, никогда ничего подобного не было. К нам сюда отродясь никакие уголовники не заглядывали, даже когда в деревне много народу жило и она процветала. А тут на тебе… И откуда он только взялся?! Наглый детина! А наколок-то у него тьма-тьмущая! Сразу видно, что он из тюрьмы сбежал. Такой бы ни перед чем не остановился. Таких еще при рождении отстреливать надо.
— При рождении все равны. Разве можно знать, кто из кого вырастет?! — возразила я, натягивая майку.
Я оделась и поцеловала деда в щеку.
— Спасибо, дед Герасим. Я теперь твоя должница. Я это никогда не забуду.
— Анечка, о чем ты говоришь? Мы же все люди… Я всегда рад защитить женщину.
Дед Герасим встал и подошел к окну.
— Пистолет. Тебе, дочка, он нужен?
— Нет.
— Тогда я его себе возьму. Я оружие собираю. Жизнь сейчас, видишь, какая пошла. Нужно уметь за себя постоять.
Я вновь посмотрела на разрисованную спину голого детины и как-то нерешительно спросила:
— Он мертв?
— Мертвый. Пуля в самое сердце попала.
— Дед, а, что с трупом-то делать будем?
— Как что? Дождемся первых петухов, и ты меня в райцентр до милицейского отделения добросишь.
— Зачем?
— Как зачем? Сдаваться пойду. Честно скажу, что убил подонка, а ты подтвердишь. За чистосердечное признание меньше дают.
— Ты что, дед, в тюрьме, что ли, собрался сидеть?
— А куда мне деваться, я ж человека убил.
— Да ты что, дед?! Ты что, такой честный, что ли?! Кому на фиг твоя честность нужна?! Ты что, и в самом деле из-за какого-то урода в тюрьме собрался сидеть?! Не вздумай идти ни в какую милицию, — жалобно взмолилась я. — Не вздумай.
— А что ж мне делать? — вконец растерялся дед. — Я человек старый, мне много не дадут. Я три войны прошел. Участник Великой Отечественной, ветеран труда. Должны же это взять на заметку.